Стоунхендж
Шрифт:
Яра обняла, поцеловала.
— Спасибо, дядя! Ты удивительный!
— Ну вот, я же знал, что не рассердишься.
Томас подтвердил:
— Она не рассердится. Еще как не рассердится! Но как с ходу все поняли, мгновенно приняли решение... Это достойно великого полководца!
Пан Кичинский скромно отмахнулся.
— Да что тут особенного? Надо же православных христиан спасти от проклятых жидов!
Томас оглядел поле, покрытое трупами, где бравые с клевцами в руках потрошили убитых. Содрогнулся.
— Это все жиды?
— До единого! — поклялся
Томас огляделся, передернул плечами, как в ознобе:
— Дьявол!.. Действительно, страшная сила.
Он влез на коня, а Яра уже была в седле. Еще раз обнялись, прощаясь, а когда Томас уже отъехал, пан Кичинский вдруг хлопнул себя по лбу:
— Эй, погоди! Чуть не забыл!
Томас остановил коня, чувствуя озноб при виде приближающегося пана Кичинского. За ним неотступно держались два звероватых гиганта, при виде которых у Томаса всяких раз по спине бегали мурашки.
Пан Кичинский пошарил сзади, отвязал и швырнул Томасу серый потертый мешок.
— Не твое ли?
Томас, обмерев, трясущимися пальцами развязал веревочку, заглянул вовнутрь. Не веря глазам, сунул руку, пощупал. Знакомое покалывание в кончиках пальцев подсказало, что не ошибся.
В мешке был Святой Грааль!
К проклятым лютичам подоспела помощь от соседей. Гутенап велел снять осаду; на этот раз с ним не спорили. На военном совете решили отступить, но чтобы это не выглядело бегством, идти было решено обратно по другой дороге, находя и уничтожая мелкие веси и городища ненавистных язычников.
Как нарочно, не попалось ни одного жилого села. Проводники из бодричей исчезли, разочарованные в мощи крестоносного войска. Когда люди, измученные до предела, брели, не в силах поднять головы, а ноги не отрывали от вязкой земли, впереди и сзади раздался долгий протяжный треск. Деревья валились крест-накрест, перекрывая дорогу как вперед, так и назад к отступлению. Ряд деревьев рухнули на обоз, убивая и калеча людей и животных, некоторые упали на рыцарский отряд.
Убитых было немного, но воинский строй был сломлен, деревья отрезали одну группу воинов от другой. Только слышались крики, ругань, стоны, а дрались с деревьями или уже напали лютичи, никто сказать не мог.
Гутенап успел собрать вокруг себя небольшой отряд, когда с воинскими криками из-за деревьев выскочили лютичи. Они были обнажены до пояса, эти белокурые гиганты, в руках только дубины, но когда в страшной ярости прыгнули на рыцарей, схватка стала равной. Своими страшными дубинами они крушили панцири, разбивали головы в железных шлемах, как яичную скорлупу, без страха лезли на острия копий, но и покрытые страшными ранами ухитрялись бить и крушить до тех пор, пока не падали бездыханными. Берсеркеры, вспомнил Гутенап с дрожью, умирают не от ран, а от истощения сил.
Хуже того, целые отряды лютичей, укрывшись за деревьями, били из луков рыцарей на выбор, изредка стреляли простых кнехтов. Арбалетчики выстрелили в ответ быстро и страшно, сразу несколько лютичских стрелков упали, пробитые насквозь железными стрелами-болтами, но пока
Последним пал, отчаянно сражаясь, сэр Бульгиль из Нормандии, отважный рыцарь и хозяин обширных угодий в своем благодатном крае. Единственное, чего ему недоставало, это громкой воинской славы. Ее он и пришел получить в суровом походе против гигантов-варваров.
Когда он лежал распятый на земле, кровь сочилась из ран, пан Кичинский остановился над ним, сказал брезгливо:
— Дурак!.. Обманутый этими пархатыми... Зачем тебе слава?
Раненый прошептал:
— Чтобы сложить ее к ногам самой красивой девушки в мире... Самой нежной и недоступной...
— Такие разве есть? Кто она?
— Ее зовут Крижана. Она живет в туманной стране Британии...
Пан Кичинский на миг задумался. Британия, Британия... Ага, туда отправился этот храбрый англ. Молодой, кровь с молоком. Горячий. Такому жену скоро подбирать. И чем меньше у него будет соперников, тем лучше. Так что старый вояка еще разок поможет... ха-ха...
— Добейте парня, — указал он на сэра Бульгиля. — Пусть не мучается.
Глава 16
Томас ехал смутный: обреченность этих славянских племен видел, а чем помочь, чтобы овцы целы и волки сыты, не знал. Понятно, что западные племена, раньше успевшие сбиться в стаи, именуемые королевствами, вот уже несколько столетий наступают, давят, теснят. Время от времени удается наложить ярмо на славянские племена, те периодически сбрасывают его и истребляют гарнизоны, но натиск лишь усиливается. И вот уже славянский мир сокращается, сдает земли. Но теперь на захваченных землях население либо поголовно истребляется, либо уцелевшие онемечиваются.
А он, навоевавшись досыта, не должен становиться на ту или другую сторону. Он на стороне культуры, так обещал калике. В ней решение какой-то великой задачи. Правда, натиск ведут силы, которые больше на стороне прогресса, а прогресс во сто крат хуже дикости, если не взнуздан культурой. Но это опять же по словам калики, а у него от этих мудрствований голова трещит, как после добротного удара булавой. Прогресс злее, неразборчив в средствах, он всегда впереди. Культура отстает всегда. Важно только, чтобы не отставала сильно. Но не его дело определять, как ей идти.
Томас подпрыгнул, когда в одной маленькой веси сообщили, что еще через два дня, а ежели поедет шибко, то и на следующий день уже выедет к морю. А по ту сторону моря, что и морем-то назвать нельзя, берег с этой стороны видно, лежит страна дождей и туманов, именуемая Британией. Там, говорят, водятся дивные чудища, драконы крылатые, колдуны целыми стадами ходют, а гномами кишмя кишат горы. А уж от злых волшебниц отбоя нету.
— Все правда, — подтвердил Томас счастливо. — Все там не такое хорошее, как здесь, но это моя страна! И она самая лучшая на свете.