"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19

Денисова Ольга

Ковалев посмотрел за корму – над водой чавкнуло замшелое притопленное бревно. Только двигалось оно поперек течения. И в ту секунду, когда бревно шевельнулось, чуть изогнулось и ушло под воду, Влада все-таки вскрикнула:

– Мама! Мамочка! Серый, это рыба! Рыба! Она живая!

Аня, испуганно взглянув на мать, подозрительно глубоко вдохнула.

– Не ори. Не пугай ребенка. Ну рыба, и что?

– Она огромная! Она лодку опрокинет!

– Здесь не водятся акулы.

– А я знаю! – радостно воскликнула Аня. – Это сом! Тут водится большущий сом, он летом ест детей!

– Серый, это, наверное, и вправду сом, – выговорила Влада. – Говорят, они живут триста лет…

– И что теперь? Ну и сом. Не Несси, на людей не бросается. Ну задел лодку случайно…

– Греби к берегу, – твердо сказала на это Влада. –

Немедленно.

– Да перестань! Это непотопляемая лодка.

– Греби к берегу, я сказала!

– Чудо-юдо рыба-кит… – пробормотал Ковалев и взял левее. – Он же сонный совсем, вода-то ледяная!

В восемь вечера Влада пошла укладывать Аню и слушать обещанные страшные истории, а Ковалева послала к бабе Паше с шоколадными конфетами и привезенным из города электрическим пледом в подарок.

Погода была ясная, с легким морозцем, и, выходя от бабы Паши, Ковалев услышал долгожданный собачий вой – с противоположной стороны реки. Разумеется, это мог быть и другой пес, но Ковалев почему-то не сомневался, что на берегу воет «настоящее динго».

Луна уже не была полной (хотя и светила довольно ярко), не создавала ощущения обманчивости окружающего мира, и собачий вой казался не жутким, а жалобным… В общем, через мост Ковалев шел, полный уверенности в себе и собственных силах.

Над рекой клубами вился туман – похолодало резко, на траву выпал иней, воздух замер неподвижно, и шевеление тумана при полном безветрии выглядело странным, будто живым. Понятно, что вода остывает и пар поднимается сначала вверх, а потом изморозью опускается обратно на воду, но… Как в летних облаках всегда можно разглядеть фигуры животных и лица людей, так и в движении клубов пара над рекой, да еще и в лунном свете, мерещились тени и силуэты неведомых существ, мановения рук, переплетения щупалец, взмахи крыльев… Тягучий вой не смолкал.

Ковалев увидел пса еще с моста: тот сидел у самой кромки тумана, задрав морду к луне, и не смотрел по сторонам, не прислушивался, не принюхивался – бери его тепленьким… Моток капроновой бельевой веревки в кармане придавал уверенности в успехе задуманного.

Пес подпустил Ковалева довольно близко, не обращая на него внимания, будто был чрезвычайно занят важным делом – вытьем на луну. А потом опустил голову и глянул исподлобья: блеснули два ярких зеленых глаза, морда ощерилась, и до Ковалева донесся глухой, клокочущий в горле рык. И если бы Ковалев увидел пса в эту секунду впервые, то не усомнился бы в том, что это волк, – дикий матерый зверь, который не только ворует кур и коз, но не побоится напасть на ребенка или женщину.

Почему Ковалев был так уверен, что пес примет вызов? Потому что так случилось в прошлый раз? Но пес, наученный горьким опытом, решил не связываться и начал отступать – назад и в сторону, к воде. И, выбрав подходящий миг, развернулся прыжком и побежал вдоль берега прочь. Гоняться за собакой при луне с криками и энтузиазмом первобытного охотника Ковалев был не готов, но неожиданно ощутил азарт: убегают – догоняй. Нет сомнений, будь это настоящий волк, которого кормят ноги, Ковалев отстал бы безнадежно в первые же секунды преследования, но тут ему повезло – пес бежал по кромке воды, а берег поднимался все выше, и деваться собаке было некуда. Он направлялся в сторону, противоположную железнодорожному мосту, к поселковому пляжу, – и там, на открытом пространстве, несомненно обогнал бы Ковалева. А потому оставался лишь один выход – прыгать на собаку сверху, пока берег не столь высок, чтобы убиться…

И Ковалев прыгнул. Вперед, ласточкой, как прыгал с тумбочки в воду, – и даже ухватил пса за хвост, прежде чем пропахать мокрый песок подбородком… Пес извернулся, в первый раз клацнул зубами вхолостую, а во второй не промахнулся, тяпнул Ковалева за руку, сжимавшую хвост, не прикрытую ни рукавом, ни шарфом. Впрочем, в ту секунду боли Ковалев не почувствовал и от удара о землю лишь слегка обалдел, рванул собачий хвост к себе – и пес распластался на песке, безнадежно пытаясь вырваться, извиваясь всем телом, рыча и клацая зубами. А потом, когда Ковалев попробовал рывком подняться, клыки лязгнули прямо перед лицом, хвост выскользнул из зажатого кулака и пес отпрыгнул в сторону – в воду. И, чего Ковалев никак не ожидал, – шустро поплыл в сторону другого берега.

–

Это ты напрасно… – усмехнулся Ковалев, поднимаясь. – Тут я тебе даже дам фору.

Окунуться в реку после парной – это не совсем то, чего хотелось. Не совсем победа. Совсем не победа… По спине прошла дрожь от возбуждения, предвкушения, восторга… Дыхание сбилось, стало медленным, неровным… Ковалев скинул расстегнутую куртку, в которой на минутку вышел из дома, и подумал, что далеко пес не уплывет, а тащиться домой по морозцу в мокрой одежде полезно не будет. Он разделся быстро, пес успел отплыть от берега метров на пятнадцать, не больше, – его сносило течением. Разгоряченное бегом тело не ощутило холода, разве что на мокром песке заломило босые ступни. А вода была теплей воздуха – совсем немного, но теплей. Ковалев нырнул, хорошенько толкнувшись, и снова ничего кроме восторга не испытал – ледяная вода обожгла жестко, будто наждак, кожа загорелась, дыхание замерло в стиснутых спазмом ребрах… Он вынырнул в метре от пса, догнал того в два гребка и ухватил за загривок. А когда пес попробовал сопротивляться, просто надавил ему на шею – и пес все понял: болтал беспорядочно лапами, как перепуганный кутенок, царапался и не столько вырывался, сколько пытался использовать Ковалева как плавсредство. Вот, пожалуй, тогда стало по-настоящему холодно. До боли, которая с каждой секундой становилась все сильней, оборачивалась паникой. Ковалев греб к берегу, толкая собаку перед собой и уворачиваясь от лап с тупыми когтями, когда ощутил чужое скользкое прикосновение под водой. Тяжелое и широкое. Он думал, что это ему померещилось.

Под ногами появилось дно, илистое и колючее, но Ковалев все же встал на ноги – воды было по пояс.

Дежавю… Наверное, маленького мальчика с первым юношеским разрядом довольно было потянуть на дно за лодыжку – утопить таким образом мастера спорта невозможно. От холода мутилось в голове, и когда колено тронула огромная пасть (на удивление твердая и гладкая), Ковалев еще не верил, что такое возможно. Поверить пришлось тогда, когда пасть чудовища плотно обхватила ногу, сжались челюсти и рыба сделала рывок – так собака треплет добычу. Нет, не зубы – будто две острые терки содрали кожу широкой полосой, тяжелые челюсти подвернули колено, от резкой боли свет вспыхнул перед глазами, Ковалев рухнул в воду лицом вперед и хлебнул на вдохе. Не сразу понял, что рыба тащит его под воду, что вода уже сомкнулась над головой – ледяная черная вода… И, наверное, бессмысленно было молотить второй ногой по скользкой рыбьей голове, потому что оглушить пяткой рыбу такого размера невозможно. Дыхания не хватало, хотелось кашлять, лицо коснулось вязкого илистого дна, а Ковалев продолжал беспорядочно бить пяткой рыбью голову, пока не догадался метить в глаз и в ус, торчащий над глазом. Прицелился и вдарил изо всех сил… Не то чтобы рыба вмиг разжала челюсти – просто ослабила хватку, и, обдирая ногу еще сильней, Ковалев вывернул ее из захвата, рванулся вверх и заметил, что правой рукой все еще держит собачий загривок. Держится за собачий загривок…

Сом был слишком неповоротлив, чтобы успеть сделать второй заход, – Ковалев видел, как медленно, неуклюже он разворачивается, всматривается, вслушивается в движение черной воды… Чудо-юдо рыба-кит…

Ковалев поспешил выползти из воды – на карачках, отплевываясь, кашляя и толкая перед собой захлебнувшегося пса. Сел на песок, чтобы отдышаться. Происходящее от начала до конца более всего напоминало кошмарный сон, и если бы ободранная подвернувшаяся нога не болела так сильно, Ковалев решил бы, что спит… Потому что в темноте под водой человек не может разглядеть ни рыбьих глаз, ни рыбьих усов, не может видеть, как сом разворачивается…

Пес заперхал, потом заскулил, попытался подняться, но не преуспел. Ну вот, а Коля рассказывал, что настоящее динго плавает под водой, как крокодил… Ковалев машинально потрепал его холку, почесал за ухом. От холода зуб на зуб не попадал.

– Что, демон смерти? Хреново тебе? А вот нечего кусаться…

Пес заскулил снова, ткнулся носом в ладонь и чиркнул по ней горячим мягким языком.

– Не надейся, не отпущу. Ветеринарам сдам, для опытов. – Ковалев погладил мокрую собачью башку. От настоящего динго несло псиной, а к руке прилипала жесткая скользкая шерсть. Горячий язык снова основательно прошелся по ладони, пес вздрагивал и доверчиво терся носом о руку.