Стоять, бояться!
Шрифт:
– Лев Ефремович, вы сможете... как бы простить Александра Сергеевича?
– Не предъявлять?
– все еще в насмешливом настроении хмыкнул Зубов, по глазам было видно, хотел добавить «этому болвану?», но, как уже упоминалось выше, шибко был умен, сдержался.
– Перетрем как-нибудь.
Играть с девчонкой в «испорченный телефон» и делать из нее передаточную инстанцию, он, видимо, не собирался. Переместил значительный взгляд на дверь, дожидаясь появления еще одного обманутого дуралея.
Но Сергеевич пока не думал появляться,
– Лев Ефремович, простите, вот у вас с Александром Сергеевичем такой разный круг общения... А вы его давно знаете? Где с ним Берта могла познакомиться?
– Ну, разумеется, не на трамвайной остановке, - фыркнул Лев.
– У нас есть дом, где нас обоих принимают. Ты лучше скажи, что там за неприятности у Ильи? Это серьезно?
Навряд ли Лев Ефремович очень уж хотел обсуждать проблемы сына под микрофоны, глаза его настороженно приказывали Дусе обойтись кратким ответом.
– Он ни в чем не виноват. Просто вначале решил заняться вашими делами.
– Поня-а-атно...
– Простите, Лев Ефремович, что вмешиваюсь не в свое дело, но как вы думаете поступить с Бертой?
– А что мне с нею поступать?
– равнодушно пожал плечами Зубов.
– Ее Мирон закопает.
Ой!
В распахнувшейся во всю ширь двери показалась могучая фигура молчаливого Щелкунчика. Совершив головой приглашающий на выход жест, он немного ушел в сторону, Лев Ефремович поднялся из кресла, одернул спортивную куртку...
Евдокия, не зная, приглашена ли она, таращилась на ушедшего в полутьму охранника. Тот дверь не закрывал, ждал гостью, и пришлось - пойти. В большую комнату с камином, где в просторном мягком кресле, с коньячным бокалом в руке удобно расположился Миронов.
Невозмутимый Лев Ефремович по-хозяйски вальяжно занял диван, Евдокия скромно примостилась на угловом креслице за камином. Мужчины играли глазами.
– Ну?
– дотягиваясь до коробки с сигарами, первым начал Зубов.
– Что думаешь о делах наших скорбных?
– Привередливо выбрал толстую сигару, долго ею манипулировал...
Мирон молчал, коньяк потягивал. Один из его приспешников наполнил еще два бокала, один из которых впихнул в помертвелую Дусину руку.
Землероева, помня, как благотворно действует спиртное на ее нервную систему, махом опрокинула коньяк и утерла выступившие слезы.
– А что мне думать?
– наиспокойнейше повел плечом Миронов.
– Ты предъявляешь, я отвечу.
– Предлагаешь миром разойтись?
– Не маленький.
– Но и я мало не кину...
– Договоримся. Берту мне отдай.
Совершенно не стесняясь Дуси, авторитет просил чужую жизнь. Интонация Мирона слишком явно показывала, что Берту он хотел совсем не в жены. В покойницы затребовал.
Зубов сосредоточился на сигаре, макнул ее в коньяк, стряхнул лишние капли... Положение, в которое попал любовник его жены, разрешить можно только либо большой кровью, что при наличии все возрастающего
К Миронову подошел твердолобый орк в костюме, быстро наклонился к уху хозяина и что-то пошептал.
– Веди, - сказал Мирон и обратился к Дусе: - Где диктофон?
– Там.
– Не на шутку перетрусившая Землероева несмело махнул ладошкой в сторону комнаты с решетками. То, как беседовали, скупо перебрасываясь фразами, два суровых мужика, показывало: жизнь Дуси здесь - копейка.
– Принесите, - повелел бандит и, совсем упрятав глаза за складками век, уперся взглядом в широкую двойную дверь: в каминный зал вводили Берту.
Дуся пожалела, что выбрала столь неглубокое кресло. Будь кресло чуть побольше, она бы с удовольствием утопилась в подушках и коньячным бокалом сверху накрылась.
Не известно, как Миронов добился согласия на появление в обществе любовницы с побитым глазом, но факта из песни вы выкинешь: пожалуй рассчитывая на любовную игру перед камином, в комнату вплывала длинноволосая кокетка.
А согласитесь - кокетничать с синенькой блямбой под глазом то еще искусство. Но у Берты получалось весьма-весьма неплохо. Правда, на первых двух шагах.
Вначале она увидела вольно расположившегося на диване мужа с коньяком и сигарой; потом приметила драчливую «шалаву»... Застыла. В глазах заполыхал вопрос: «Что здесь происходит?!»
Не предлагая Берте сесть, Мирон взял в руки принесенный диктофон, нажал на воспроизведение и поставил аппарат на столик.
По залу понеслись слова и всхлипы...
Смотреть на то, каким ужасом покрывается красивое лицо побитой мадам Зубовой, у Дуси не хватило духа. Сжавшись в комок, зажмурившись, Евдокия молилась об одном: чтоб женщину не стали убивать прямо сейчас и здесь. (С Мирона станется.) Евдокия крепко-крепко стиснула пальцы в кулак и, забивая звуки, несущиеся из диктофона, начала тихонько бормотать: «Ну что вам стоит отпустить ее... ну что вам стоит?! Она уже наказана, пускай уходит!! Господи, сделай так, чтобы они ее помиловали!!..» К женщине, замыслившей убийство двух мужчин, у перепуганной до смерти Дуси осталось только сострадания. «Она уже наказана! Она сто раз раскается!!»
Евдокия не увидела и не услышала, как Берта доковыляла до кресла, как опустилась в него и понуро свесила голову, слушая свои же слова... Дуся очнулась, только когда раздались шаги Миронова по комнате.
Открыла глаза и сжалась в ужасе не меньше Берты!
16 отрывок Эпилог
Миронов, опираясь руками на подлокотники, наклонился к самому лицу любовницы, и та в ужасе отпрянула.