Стоять, бояться!
Шрифт:
– Я мог бы грохнуть тебя прямо здесь, - полились из змеящихся губ негромкие, шипящие слова.
– Мог бы закопать живьем или утопить в выгребной яме... Но это не доставит мне большого удовольствия. Это слишком просто для тебя, и потому, ты, дорогая, будешь жить. Надеюсь - долго.
– Тезка поэта повернул бледное лицо с капельками пота к Зубову и заговорил уже как будто с ним: - В Южном Порту держат шалман два близнеца-абрека - Юнус и Рустамчик. Русских женщин, Лева, они очень сильно любят.
– Повернул лицо обратно
Ужас, ранее исказивший лицо Берты, не шел ни в какое сравнение с тем, что она пережила после этих слов; тут женщина немножечко лишилась сознания, и Миронов несильно смазал по ее припудренной щеке:
– Слушай сюда, курва. Не дай тебе бог пропустить хотя бы один рабочий день! За день «больничного» отрежу ухо. Поверь - отрежу и второе. Магомет и Рустамчик - им без разницы, будут любить тебя и без ушей, и без пальцев на ногах и руках. Они такие славные волосатые ребята с большущими потными животами... Я подарю им тебя на день рождения. А они знаменито берегут подарки в задней комнате...
В результате живописного рассказа Берта все же отключилась. Мирон потеребил ее за щеку, небрежно шлепнул почти по синяку и отошел к камину.
Евдокии показалось, что и она сейчас в обморок грохнется. Уж больно красочно описал Мирон будущее Берты, волосатых толстых абреков, отрезанные части тела... Лев Ефремович и тот слегка сбледнул.
Пошатываясь и думая о том, чтоб не стошнило прямо на ковер, никого не спрашивая и видя в глазах охраны только безразличие, Евдокия вышла из зала, добралась до крыльца, глотнула свежего воздуха...
Никогда больше она не ввяжется в мужские игры! И пить коньяк не будет. Гори все ясным пламенем!
Участь Берты оказалась хуже смерти. Неужто муж не вступится?!
Хотя бы когда-то потом... Любой женщине такого наказания и на неделю хватит.
Приближение Мирона Дуся почувствовала спиной. Как травоядная антилопа или, пожалуй, овца - предвосхищает появление хищника. Как полевой цветок грозу, как шизофреник наступающее блаженное безумие.
– Ты обещала мне назвать один из козырей, - хмуро глядя на закат, спросил бандит, которому никогда не светило стать джентельменом.
– А это теперь важно?
– устало поинтересовалась Дуся.
– Я привык получать то, что мне обещано, - играя скулами, проговорил матерый хищник.
Дуся мигом вспомнила последние пятнадцать минут и сделалась примерной паинькой.
– Я собиралась назвать вам имя второго любовника Берты.
Мирон бросил косой взгляд:
– Развела ты меня, подруга... Верь после этого женщинам.
Паинька под брошенным искоса взглядом чуть реально не скончалась и вспомнила, что давно не навещала туалет.
– Ты думаешь, она мне сейчас не скажет все, что я спрошу?
– Миронов резко повернулся на пятках и ушел в дом.
У Землероевой немного отлегло от сердца. Как только ей вернули
– Звони Максиму, пусть срочно уезжает из Москвы. Срочно!
По сути дела, Максим ведь никого не убивал, да? Он только собирался и храбрился-ревновал...
Евдокия уже знала, как изобретательно беспощаден в мести господин Миронов. Предсмертная кастрация соперника - это так, для впечатлительных юнцов. Участь шустрого юриста Евдокия Землероева решила сама: жизнь в бегах и страхе избыточно суровое наказание за глупую влюбленность в жестокую женщину и невыполненные намерения.
Эпилог.
В крошечной полуподвальной каморке, что Паршин гордо офисом именовал, с трудом умещались письменный стол с оргтехникой, два стула, белесый многофункциональный шкаф и скромная рогатая вешалка на ножке. Еще в углу на тумбе примостился списанный из ментуры сейф с упрямым, работающим только по желанию цифровым замком. (В этом железном ящике сыщик отваживался хранить только потрепанную запасную кобуру и два относительно чистых стакана.) На крышке почти сейфа расположился довольно приличный электрический чайник.
Паршин, забросив ноги на стол, сидел на хлипком офисном стуле и мрачно разглядывал плохо отпечатанные на принтере черно-белые фотографии: последний заказ оказался почти невыполнимо трудным.
В дверь офиса ударили чьи-то пальцы, и в приоткрывшей щелке показалась довольная мордочка Дуси Землероевой.
– Привет, Олег. К тебе можно?
– О!
– оживился Паршин.
– Дуська! Заходи, привет!
– Сбросил со стола ножищи в огромных расшнурованных кроссовках. Взмахом руки предложил девчонке сесть.
– Олежка, - радостно заулыбалась Евдокия, - я только что от Киры! Она ночью мальчика родила - Данилу!
– И быстро затараторила, сообщая рост и вес, упоминая счастливые лица отца и деда.
– Прикинь, Кира меня в крестные мамы зовет! Как думаешь - соглашаться?
– А чего тут думать, соглашайся, конечно. Если б не ты, эти два гордеца об общем сына только на его выпускном вечере поговорили.
– А крестным папой будет...
– Дуся назвала известную фамилию и смущенно раскраснелась.
– Неудобно как-то...
– Все удобно. С таким человеком закорешишься. Чаю хочешь?
– Не-а. Пила уже.
– Тогда давай рассказывай, как твои дела, как разобрались с портфелем... Я тебя тыщу лет не видел!
Дуся и в самом деле последний месяц была крайне занята - то в прокуратуру бегала, то с заболевшей тетей Зиной сидела, работу попутно подыскивала.
– А чего там особенно рассказывать?
– повела плечом девчонка.
– Ефремович все разрулил. Как узнал, что его сына в убийстве подозревают, всех собак спустил. Шеф Котика уже в Лефортово.