Страх открывает двери
Шрифт:
На корме я тоже нашел мало интересного. Там большая часть была занята каютами. Один из отсеков под палубой был застеклен. Я осветил фонариком — машинное отделение. Этот отсек можно было исключить. И палубу — тоже.
Эндрю терпеливо ждал в лодке. Я скорее почувствовал, чем увидел его вопросительный взгляд и отрицательно покачал головой. Мог бы и не качать — мой ответ уже был ясен и из того, что я надел водолазный шлем и кислородную маску. Он помог мне закрепить вокруг пояса спасательный шнур. И это отняло у меня целую минуту. Нашу резиновую шлюпку так качало и побрасывало, что пришлось одной рукой поддерживать друг друга, и только по одной руке осталось для работы.
С
Подводные поиски какой-то проводки, или проволоки, или вообще чего-нибудь, подвешенного на проволоке, оказались легче, чем я думал, ибо даже на глубине пятнадцати футов влияние зыби почти не чувствовалось. Эндрю отпускал шнур, приноравливаясь к каждому моему движению так ловко, как будто он всю жизнь только этим и занимался, да так оно, собственно говоря, и было. Я дважды обследовал погруженную в воду часть корпуса, держась вплотную к танкеру, вглядываясь в каждый фут при помощи мощного подводного фонаря. Во время второго осмотра я увидел огромную мурену, которая вдруг выплыла из тьмы и ткнулась головой со зловещими немигающими глазами и хищными зубами прямо в стекло моего фонаря. Я даже дважды направил на нее луч света, и она, вильнув плавниками, исчезла. Но это было и все, что я увидел.
Когда я вынырнул из глубины и поднялся в шлюпку, то почувствовал, что страшно устал. Конечно, пятнадцать минут энергичного подводного плавания с кислородными приборами утомили бы каждого, но я слишком хорошо знал, найди я то, что искал, я не почувствовал бы ни малейшей усталости.
Я слишком много поставил на то, чтобы найти то, что искал, — либо на судне, либо под ним. И теперь я был подавлен и разочарован. Мной овладело ощущение усталости, безнадежности и холода. Перед моими глазами всплыли: потрескивающее пламя в камине, чашка дымящегося кофе и теплая постель. Подумал я и о Германе Яблонском, который мирно спит сейчас на широкой кровати красного дерева в генеральском доме… Я сорвал с лица маску, сбросил ласты, окоченевшими пальцами натянул ботинки, перебросил куртку и шляпу на палубу танкера и вскарабкался туда и сам. Тремя минутами позже, уже облаченный в свою одежду, из-под которой с водолазного костюма капала вода, как с одеяла, вытянутого прямо из стирального бака, я взбирался по лестнице на площадку, нависшую над моей головой на высоте ста футов.
Большая темная туча погасила последние отблески мерцающих звезд, но это мало мне помогло. Я почему-то считал, что освещавший лестницу фонарь намного слабее, чем он оказался в действительности, — просто его яркость поглощала темнота; но когда я был уже футах в десяти от площадки, этот фонарь превратился в прожектор. А что, если у выхода на площадку стоит стража? Что я им скажу? Что я второй механик с танкера и страдаю бессонницей? Или придумаю какую-нибудь другую версию? А в это время с моего водолазного костюма будет стекать вода, образуя лужицу, а мой визави будет с интересом смотреть на блестящий край прорезиненной материи — именно там, где у нормальных людей находится воротник и галстук.
Кроме того, я был безоружен и в то же время имел все основания полагать, что любой человек, так или иначе связанный с генералом Рутвеном и Вайландом, вставая утром с постели, прежде чем надеть носки, натягивает на себя кобуру. Во всяком случае, все те, которых я уже видел, представляли собой ходячий арсенал! Что будет, если я окажусь под дулом автомата? Броситься обратно вниз и дать им полную возможность расстрелять
Там никого не было. Лестница завершалась подобием алькова, закрытого с трех сторон: с одной стороны — краем площадки, с двух других стальными переборками. Четвертая выходила прямо туда, где возвышался кран. Она была ярко освещена, и я слышал лязганье работавшей машины и голоса рабочих не более чем в тридцати футах от себя. Мысль о том, чтобы пройти сразу к ним и затеряться среди них, не показалась мне самой удачной, и я стал искать какой-нибудь другой путь. Я нашел его сразу же: это были металлические ступеньки, вделанные в одну из стальных переборок. Они возвышались футов на двенадцать и находились сбоку от меня.
Я опять полез наверх, прижимаясь к ступенькам, выбрался на площадку, отполз на несколько ярдов и затем встал, прячась за одну из гигантских опор. Теперь передо мной открылась вся панорама этого удивительного сооружения.
В сотне ярдов к северу от меня, на более широкой приподнятой площадке в виде платформы, возвышалась сама буровая вышка, еще более массивная на вид, чем с моря. Вокруг нее сновали люди. Под платформой, очевидно, размещались мощные механизмы, источник энергии. Платформа меньших размеров, на которой я как раз находился, была свободна от каких-либо сооружений, имела полукруглый выступ, выдававшийся над водой с южной стороны. В первый момент я не понял назначения этого свободного пространства, но затем в памяти будто включился какой-то рычаг: ведь Мэри Рутвен как-то сказала мне, что генерал прибывает иногда на Икс-13 на вертолете. А вертолету, разумеется, нужна посадочная площадка. Значит, этот выступ над морем и является ею.
В проеме между обеими платформами, на площадке у буровой скважины, почти прямо подо мной, рабочие с помощью огромной лебедки передвигали огромные бочки, откатывая их вдоль высокой переборки. Поскольку нефть перекачивали только по нефтепроводам, в этих бочках могла быть только «грязь» — химическая смесь баритов, которую использовали при прессовке цемента, образующего внешнюю обшивку скважины.
Во всю ширину площадки тянулся целый ряд отсеков-складов, где хранились эти бочки. Отсеки по большей части были открыты. Если то, что я искал, действительно находилось на нефтебазе, оно должно находиться именно здесь.
Я добрался до края южной платформы, нашел еще одну лестницу и спустился на площадку у буровой скважины. Теперь мне было уже не до осторожности и не до игры в прятки: не говоря уже о том, что моя осторожность теперь возбудила бы только подозрения, огромную важность приобрел и фактор времени. Погода действительно портилась. Ветер сейчас уже был вдвое сильнее, чем полчаса назад, и если так пойдет и дальше, то капитан Занмис влезет от ярости на верхушку мачты. Возможно, он даже вынужден будет уйти без меня. Мысль об этом не улучшила мое настроение. Поэтому я просто-напросто выбросил ее из головы и направился к ближайшему отсеку.
Дверь была заперта на тяжелую стальную задвижку. Я отодвинул ее, открыл дверь и вошел. Внутри было темно, но мой фонарик сразу нашел выключатель. Я зажег свет и огляделся.
Отсек был, пожалуй, футов сто в длину. По обе стороны были сложены три или четыре дюжины труб. На конце каждой имелись глубокие отметины или вмятины, оставленные какими-то металлическими когтями. Секция бура. И больше ничего. Я выключил свет, вышел, закрыл за собой дверь на задвижку и… в тот же момент почувствовал на своем плече чью-то тяжелую руку.