Страх полета

Джонг Эрика

Честно говоря, ничего из сказанного им меня не расстроило. Я скорее чувствовала себя взволнованной. Мне понравилось, что Брайан должен уйти из маркетинговой конторы, а я — бросить колледж, и мы должны отправиться вместе спасать мир. Я всегда хотела, чтобы он ушел из этой конторы. Я хотела поехать с ним в Европу попутешествовать там. Но Брайан всегда был против. Он кинулся в эти маркетинговые исследования, как будто это был его последний крестовый поход.

Когда мы в ту субботнюю ночь шли по городу, меня больше обеспокоило его поведение, чем слова. Он хотел, чтобы мы оба закрыли глаза и переходили улицу на красный свет (чтобы

доказать, что мы — боги). Он заходил в магазины и просил владельцев показать ему разные товары, брал каждый в руку, восторженно рассказывал о нем и уходил. Он заходил в кафе и, прежде чем выйти, играл с сахарницами, стоявшими на столиках. Люди глазели на него. Иногда продавцы, официанты говорили: «Парень, все обойдется, расслабься, парень», иногда вышвыривали его прочь. Все чувствовали, что что-то здесь не так. Его возбуждение заряжало воздух. А для Брайана это было очередным доказательством его божественности.

— Видишь, — говорил он, — они понимают, что я — Бог, и не знают, как реагировать на это.

Все это было вдвойне тяжело для меня, поскольку я почти поверила в теорию Брайана. Выдающиеся люди в мире часто слыли безумцами. Если бы Бог действительно вернулся на землю, он скорее всего попал бы в сумасшедший дом. Я думала на манер Лаинга, задолго до того, как его работы начали публиковать. Но я слишком боялась смерти.

Когда в два часа ночи мы вернулись домой, Брайан был все еще бодр и возбужден, а я — совершенно измучена. Он хотел показать мне свою мощь. Он вознамерился доказать, что может меня удовлетворить. Полтора месяца он ко мне не притрагивался, а теперь не мог остановиться. Он ритмично двигался во мне, как машина, замирая порой на мгновение, чтобы не кончить, но доводя меня до оргазма снова и снова. После первых трех раз я почувствовала, что у меня уже все болит, и просила его перестать. Я умоляла его остановиться, но он не обращал внимания. Он ввинчивался в меня, как маньяк-убийца. Я плакала и упрашивала его.

— Брайан, пожалуйста, остановись, — всхлипывала я.

— Ты думала, что я не способен тебя удовлетворить, — кричал он. Глаза у него были совершенно бешеные.

— Видишь? — спрашивал он, внедряясь в меня. — Видишь? Видишь? Видишь?

— Брайан, прошу тебя, перестань!

— Тебе недостаточно доказательств? Не подтверждает ли это, что я — Бог?

— Прошу тебя, прекрати, — проскулила я.

Когда он наконец кончил, он вынул из меня член и вложил его мне в рот. Он был еще твердый. Но я слишком сильно плакала, чтобы ласкать его. Я лежала на постели и рыдала. Что мне делать? Я боялась оставаться с ним наедине, но куда мне было деваться? Я впервые сообразила, что он может быть опасен.

Неожиданно Брайан свернулся калачиком и заплакал. Я хочу себя кастрировать, сказал он. Я хочу, чтобы наш брак очистился от скверны. Я хочу быть как Абеляр, а ты будешь моей Элоизой. Я хочу избавиться от плотских желаний, чтобы спасти мир. Я хочу быть кротким, как евнух. Я хочу быть кротким, как Христос. Я хочу быть пронизанным стрелами, как Святой Себастьян.

Он обнял меня и, уткнув лицо в мои колени, заплакал. Я гладила его по голове, лелея надежду, что он наконец уснет. Но вместо этого уснула сама.

Не помню точно, во сколько я проснулась, но Брайан все это время не сомкнул глаз. Я, пошатываясь, побрела в ванную и первое, что я там увидела, был непристойный рисунок, прилепленный к зеркалу скотчем. Он изображал маленького

человечка с нимбом вокруг головы и огромным пенисом в состоянии эрекции. Этому человечку собирался делать минет другой человечек с длинной бородой. За их спиной маячил огромный орел (напоминающий американского орла), но странного вида и тоже с человеческим пенисом в состоянии эрекции. «Отец, Сын и Святой Дух» — нацарапал Брайан под рисунком.

Я вернулась в комнату и подошла к столу. На полу под столом, похожие на конфетти, были разбросаны обрывки карточек с материалами к моему диплому. На столе разложены книги: полное собрание сочинений Шекспира и Мильтона, причем все тома открыты, и некоторые слова, фразы и буквы обведены разноцветными чернилами. На первый взгляд, во всем этом не было никакой системы, но приглядевшись, я заметила возмущенные пометки на полях. Фразы типа: «О, черт!» или «Двуспинные чудовища» и «Женственность — средоточие зла» были заклеены аккуратно разорванными кусочками двадцатидолларовой банкноты. По всей поверхности стола были разбросаны репродукции, вырванные из разных книг по искусству. Все с изображением Бога-Отца или Иисуса, или Святого Себастьяна.

Я вбежала в гостиную, ища Брайана, и увидела, что он ставит пластинку на проигрыватель. Он поставил пластинку Гленна Гоулда «Вариации на тему Голдберга» и то убавлял, то прибавлял громкость, производя эффект сирены.

— С какой громкостью в этом обществе можно играть Баха? — поинтересовался он. — С такой? — он сделал погромче. — Или так, тихо? — и он убавил звук так, что тот стал едва различимым. — Видишь? В этом обществе невозможно слушать Баха!

— Брайан, что ты сделал с моим дипломом? — Это был риторический вопрос. Я прекрасно знала, что он с ним сделал.

Брайан возился с вертушкой и делал вид, что не замечает меня.

— Что ты сделал с моим дипломом?

— С такой громкостью? — он добавил звук.

— Что ты сделал с моим дипломом?

— С такой громкостью? — он убавил звук.

— Что ты сделал с моим дипломом?

— С такой громкостью?

— Брайан! — заорала я. Бесполезно. Я подошла к столу и села, уставившись на «выставку», которую он устроил. Мне хотелось убить его или себя. Вместо этого я заплакала.

Брайан подошел ко мне.

— Как ты думаешь, кто попадет в рай? — спросил он.

Я молчала.

— Бах? Мильтон попадет? Шекспир попадет? Святой Себастьян попадет? Абеляр? Голдинг попадет? Синбад-Мореход попадет? Тиндбад Тихоход попадет? Чиндбад Чертоход попадет? Номар Мейлер попадет? Виндбад Врейлер попадет? Хиндбад Хвостер? Бендбад Брейлер? Джойс попадет? Йейтс попадет? Харди со стоячим хреном попадет? Рабле-рабби попадет? Вийон туда взовьется? Рале с яичницей «ройяль»? Моцарт легко вспорхнет? Малер тяжело взлетит? Эль Греко вознесется на луче света? И мыльные пузырьки?

Я повернулась и посмотрела на него. Он безумно размахивал руками и подпрыгивал.

— Пузыри лампочек попадут на небеса! — кричал он. — Попадут! Попадут!

— Ты сводишь меня с ума! — отчаянно взвизгнула я.

— Ты попадешь на небеса! — закричал он, схватил меня за руку и потащил к окну. — Отправимся на небеса! Пойдем! Пойдем! — он распахнул окно и высунулся наружу.

— Прекрати! — истерически заорала я. — Я не могу больше этого выносить! — и я начала трясти его. Он, наверное, по-настоящему испугался, потому что схватил меня за горло и начал душить.