Страх
Шрифт:
— Ну, зачем вы того? — продолжал хныкать Сосновский. — Зачем вы так?… Я ведь хочу… Как лучше хочу.
— А-а, брось ты это! — пренебрежительно махнул рукой Этот. — Не надо этих сантиментов. Они тебе не к лицу. Я тебя насквозь вижу и прекрасно знаю чего ты хочешь. Ты все делаешь правильно.
— Трудно мне. Страшно, — пожаловался Виктор Ильич. — Все время как в этом… Как его?… Окопе. Все время, как в окопе. Устал.
— Страх — нормальное чувство. Не боятся только идиоты, так как не ощущают опасности.
— Теперь вот с этой… С видеокассетой этой… Вы бы помогли.
— Я и рад бы, но не могу. Мне это запрещено. Мое дело душа. Я её ты мне
— Это вы о чем? Не пойму — о чем?
— Твое высказывание на конференции о полутора тысячах погибших. Это лишнее. Люди и так тебя ненавидят.
— А зачем они?… Не люблю их. Пусть знают.
— Ну и дурак.
— Как сказал… Кто-то сказал… В Риме сказал: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись.
— Я не об этом. Не нужно самому подогревать и ещё больше разжигать эту ненависть.
— Не сдержался… Болел. Желчь, ага… Не сдержался, — вынужден был признаться в своей неправоте Сосновский.
— Я понимаю, — кивнул головой Этот. — Но надо, Витя, учиться сдерживаться в любых остоятельствах. Ну, прощай, негодяй!
И этот исчез. Только-что тут… И нет уже тут. Странно. Неужто он правда… Был. Правда? Странно. Неужто он есть? На самом деле есть?
Виктор Ильич огляделся. В окно уж заглядывал этот… Как его? Рассвет. Рассвет заглядывал. Робко, ага. Но это пока. Сначала всегда того. Он, когда автомобилями начинал… Торговать начинал. Тоже был робок, ага. А теперь вон они все где… У него все где.
Сосновский потряс в воздухе крепко сжатым кулаком. Удивительно, но разговор с дьяволом не оставил в его душе чувства страха и безысходности, как прежде. Нет. Наоборот, вселил ещё большую уверенность в своих действиях. Он встал, подошел к окну. За ним была непогода. Неистовал ветер. Волновалось море. Высокие волны, сшибаясь друг с дружкою, выкатывали на берег белую шипящую пену. Со смешанным чувством робости и восхищения смотрел Виктор Ильич на разгулявшуюся стихию.
Какая эта… Мощь какая! Сила! Что рядом с нею… человек? Что? А ничего. Смоет, как эту… Как щепку смоет, И все. Надо быть очень, чтобы… Чтобы стихией толпы управлять. Направлять её в нужное… Он может. Доказал, ага. Но этот прав — нельзя поддаваться этим… Как их? Эмоциям. Нельзя поддаваться эмоциям. Нельзя. Это от призрения. Жалкие они… Люди жалкие. Все всего хотят. А не могут. Потому и того… Потому завидуют и все такое. Завидуют, что он… Что он может. Сказал, что новую партию. Сделал. И президента этого сам, можно сказать. Вот теперь где у него все. Не уважал он людей. А за что их, извините? Дураки! Он им лапшу, а они верят. Какие эти… Доверчивые какие. И теперь. Они с Лебедевым придумали эту… Оппозицию придумали. А они верят. Это ещё давно… Они с Лебедевым. Еще до выборов, ага. Чтобы никто из-под этого… Из-под контроля. А то мало ли что. Придут какие-нибудь и начнут права… Вот они и придумали. А эти поверили. И политики поверили. Дураки! Они ещё не раз эту их, доверчивость их. Но кто-то снял их встречу с Лебедевым. Еще тогда снял. Если эта кассета дойдет до Потаева или ещё кого, то могут непрятности. Крупные, ага. Но Варданян доложил — нашли эту… Скоро он, Сосновский, сам ее… Увидит её. А море-то?! Вчера какое… Спокойное какое. А сегодня? Может быть, это знак какой?… Голова что-то. Надо пойти таблетки и все такое.
Варданян приехал в одиннадцать часов. Уже по одному его несколько виноватому, пришибленному виду, Виктор
Чего это он, как в воду… Как в воду опущенный? Что за этим… кроется, что?
— Ты что это, Алик Иванович, такой?… Хмурый такой? — спросил Сосновский, пожимая руку Варданяну и пытливо заглядывая ему в глаза. — Не выспался что ли?
— Есть малость, Виктор Ильич, — ответил тот, стараясь не встречаться с шефом взглядом. Генерал уже не раз пожалел, что поступил на службу к Сосновскому. За деньгами, идиот, погнался, старость хотел обеспечить. Теперь бы и рад, как говориться, в рай, да грехи не пускают. Вот именно. Здесь он такое узнал, что проблема дожить до этой самой старости становится все более проблематичной. Хотя бы взять эту кассету. За неё уже столько голов с плеч слетело, а сколько ещё слетит. Вот именно. Но самое главное — то, что он привез, лишь копия. А где, у кого подлинник — никто не знает. Узнав от специалистов об этом, Варданян поначалу хотел скрыть этот факт, но, поразмыслив, пришел к выводу, что может быть ещё хуже. От этого хитрого лиса Сосновского ничего скрыть не возможно. Будет только хуже. Но и правда того не обрадует. Нет. Вызовет неудовольствие. Может и отстранить. А это значит… Нет, нет, только не это. Этого нельзя допустить. Никак нельзя.
— Где эта?… Кассета где? Привез?
— Одну минтуку, Виктор Ильич. — Варданян раскрыл дипломат, достал видеокассету, протянул Сосновскому. — Вот, пожалуйста!
— Зачем она… Мне — зачем? Ты давай того… Включай давай. — Виктор Ильич указал на видеомагнитофон.
Сосновский смотрел кассету молча. Его лицо все более мрачнело. После просмотра сказал возмущенно:
— Вот ведь какие… Подонки какие! Но почему у воровского… Как его? Авторитета. Почему у воровского авторитета? Как?
— Выходит, что случайно, Виктор Ильич.
— Как так? Почему?
— Вы ведь помните — в октябре прошлого года нам поступила информация, что на конференции журналистов независимых СМИ кто-то передал журналисту из Владивостока Вахрушеву видеокассету с записью вашей встречи с Лебедевым. Информация была сырой, ничем не подтвержденной…
— Это конечно, ага… Ну и что? — нетерпеливо перебил Варданяна Сосновский.
— Мы установили за этим журналистом наружку.
— Наружка — это что?
— Наружное наблюдение.
— А, ну да… Это конечно. Продолжай.
— По возвращении во Владивосток Вахрушев на пару дней заехал в Новосибирск к своему школьному другу Геннадию Устинову. Там его мои парни и взяли. Вахрушев подтвердил, что действительно на конференции ему какой-то незнакомый парень передал эту самую видеокассету…
— Как так — передал?! — очень удивился Сосновский. — Бесплатно того что-ли? — Он вчерне знал уже о событиях из докладов Варданяна, но никогда не вникал в подробности, полностью полагаясь на специалистов, какими были несомненно Варданян и его люди.
— Так утверждал Вахрушев.
— Утверждал?… А, ну да… Так вы его того?
— Дал дуба под пытками, Виктор Ильич. Слишком хлипким окзался. Больное сердце. Кто же мог знать.
— Дал чего? — брезгливо поморщился Сосновский.
— Извините, Виктор Ильич! — запоздало среагировал Варданян. Он прекрасно знал, что шеф терпеть не может подобных выражений, но постоянно попадал впросак. — Умер. Не выдержало больное сердце.
— Ага, ага. Ты ладно давай того… Продолжай давай.
— Так вот, тот журналист сказал, что кассету у него якобы украли из гостиничного номера.