Страх
Шрифт:
Нина опустилась на стул, прикрыла глаза.
– Будем закругляться, – сказал председатель, – есть предложение Смирнову Алевтину Федоровну за грубые политические ошибки в подборе кадров, извращение марксистско-ленинского воспитания молодого поколения, допущение и сокрытие контрреволюционных антисоветских выходок среди старшеклассников, а также за связь с врагами народа, – он перечислил все фамилии, названные ранее молодым человеком, – из членов ВКП(б) исключить, от работы директора школы отстранить. Кто за?
Члены комиссии проголосовали
– Единогласно, – сказал председатель, – Смирнова, ваш партбилет!
Алевтина Федоровна подумала, вынула из сумочки партбилет, опять подумала, поднесла его к губам, поцеловала, положила на стол.
Этот неожиданный жест внес секундное замешательство, председатель, первым придя в себя, сказал, нахмурившись:
– Гражданка Смирнова, вы свободны.
Алевтина Федоровна вышла из кабинета.
– Я думаю, дело Ивановой надо выделить и передать партследователю, – сказал смазливый.
Он держался как посторонний и сидел отдельно в углу у окна, тем не менее было ясно, что это и есть тут главная персона.
Председатель кивнул головой:
– Есть предложение выделить дело Ивановой Нины Сергеевны и передать его на предварительное рассмотрение партследователю. Кто за?
Все проголосовали «за».
– Единогласно, – подытожил председатель и снова посмотрел в бумажку на столе, никак не мог запомнить фамилии, – теперь в отношении Юферова Василия Петровича, Маслюкова Якова Ивановича, Шалаева Константина Ильича…
Он сделал паузу.
Смазливый молчал.
– Ну что ж, – сказал председатель, – я думаю, ограничиться указанием на недостаточную бдительность. Есть другие предложения?
Других предложений не было.
– Принято, заседание окончено.
Все вместе вышли из райкома. Уже было темно – около пяти вечера.
– Вот так! – сказал Василий Петрович и пошел к «Смоленскому» метро.
Яков Иванович и Костя-лаборант свернули в Глазовский – решили вернуться в школу.
Нина, дождавшись, пока все скрылись из глаз, помчалась к Зубовской площади. На Кропоткинской улице жила Алевтина Федоровна. Нине во что бы то ни стало надо было ее увидеть, что-то сказать ей, утешить. Все ужасно. Надо посоветоваться, как вести себя, как быть, что делать.
Она добежала до Кропоткинской улицы, повернула налево и остановилась, инстинктивно прижавшись к стене. У тротуара стояла легковая машина, рядом с ней тот смазливый молодой человек, Алевтина Федоровна и еще один в кожаном пальто с меховым воротником. Смазливый что-то говорил Алевтине Федоровне, размахивая перед ее носом служебным удостоверением, потом он и второй в кожаном пальто как-то очень ловко, аккуратно, как-то незаметно для прохожих втолкнули Алевтину Федоровну в машину, сели сами по бокам, машина, вопреки правилам, развернулась в обратную сторону и помчалась по Кропоткинской к центру.
13
Дома Нина застала Варю.
Неприятная неожиданность. Нина рассчитывала побыть одна, все обдумать,
Варя читала, как всегда, лежа на кровати.
«Весь день на ногах, – объясняла она, – надо дать конечностям отдохнуть».
– Ты что сегодня так рано?
– Занятий не было. А что?
– Ничего, просто так спросила.
– Суп и картошка под подушкой, – сказала Варя.
Даже обед сварила!
– Есть не хочется, – ответила Нина.
Она села за свой письменный стол спиной к Варе, закрыла лицо руками. Сидеть бы вот так одной, думать. Но мешало присутствие Вари с ее неискренним дружелюбием, за которым жди какой-нибудь колкости.
– У тебя что-нибудь случилось? – безучастно спросила Варя.
– Почему ты так думаешь?
– Вид странный.
– У меня все в порядке.
– Что-то незаметно.
Нина гневно обернулась к ней:
– Чего ты привязываешься, что ты хочешь?
– Спросить нельзя?
– Можно. Только, знаешь, без издевочки.
Некоторое время Варя молчала, слышался только шелест перелистываемых страниц. И это тоже мешало Нине, не могла сосредоточиться на своих мыслях.
– Что за история в школе?
Нина обернулась, уставилась на Варю.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, что там у тебя произошло? – не отрываясь от книги сказала Варя.
– С чего ты взяла?
– Мне рассказали.
– Кто и что тебе рассказывал?
– Кто рассказывал, не имеет значения, а что мне могли рассказать, ты сама хорошо знаешь.
– И все же я хотела бы от тебя это услышать.
Варя качнула головой.
– Какой, однако, шкрабский голос.
– Я хотела бы от тебя услышать, что происходит в нашей школе, – повторила Нина.
– В вашей школе работала комиссия райкома партии. Кляузу написала Туська Наседкина, всегда была сволочь. Факты… Ну, фактов много, я не все запомнила. Отбили Сталину нос, потом за шею повесили, на собрании объявили, что он умер, а он, «слава богу», жив. Потом, что еще… Да, Алевтина выгоняла учителей-коммунистов и заменяла их сомнительными и враждебными элементами. «Декамерона» читали, Бальмонта, Игоря Северянина, в общем, всяких контриков.
– Все же, кто это тебе рассказал?
– Я тебе уже ответила – это не имеет значения.
Варя поднялась, села на кровати.
Теперь они смотрели друг другу в глаза.
– Я тебе скажу больше – тебя тоже таскали в эту комиссию. Да, да. А сейчас ты пришла из райкома. Что там было? Расскажи! Тебя исключили из партии?
Нина молчала. Все знает. Откуда? Впрочем, какое это имеет значение? Знает.
По-прежнему в упор глядя на Нину, Варя продолжала:
– Я тебе неправду сказала. У нас занятий не отменили. Я просто не поехала в институт. Пришла домой – тебя дожидалась. Я хочу знать, что происходит. Ты мне сестра все-таки!