Страх
Шрифт:
«Ты мне сестра все-таки».
Нина вздрогнула.
Какая бы ни была Варя, но ведь единственное родное существо. Кто у нее еще есть? Никого больше нет, всех растеряла. Алевтину Федоровну арестовали, не сегодня-завтра и ее арестуют. Варя, конечно, бросится хлопотать, она людей в беде не оставляет, но тут не помогут никакие хлопоты, оттуда не выпускают. И все равно, Варя должна все знать, и ее могут вызвать на допрос.
Впервые за много лет Нина подумала, что Варя, и только Варя, никогда не отступится и не откажется от нее. Ей хотелось подойти к сестре, сесть рядом, положить голову ей на плечо, может быть, и всплакнуть,
Но не подошла, не села рядом, не положила голову на плечо. Не могла преодолеть отчужденности, которая копилась годами, не могла преодолеть своего характера, который тоже вырабатывался годами. Только сказала:
– Да, такие обвинения школе предъявлены. А мне, помимо этого, еще многое: рекомендацию в партию мне дал Иван Григорьевич Будягин, он арестован, а я не сообщила об этом в парторганизацию; я во всем поддерживала Алевтину Федоровну, и она меня устроила в школу; и, когда арестовали Сашу, я хотела написать письмо в его защиту, – она помолчала и добавила: – Сегодня после заседания в райкоме Алевтину Федоровну прямо на улице арестовали и увезли, а я должна явиться завтра к партследователю. Теперь мне предъявят и то, что Алевтина тоже давала мне рекомендацию в партию. – Она вытерла глаза, не сумела сдержать слез.
– После чего тебя и арестуют, – сказала Варя.
– Да, – тихо проговорила Нина, – ты должна быть к этому готова.
Варя встала, прошлась по комнате, остановилась возле Нины, провела рукой по ее плечу.
– Не плачь. Мы что-нибудь придумаем. Сколько у тебя денег?
– А что?
– Сколько у тебя денег?
Нина пересчитала деньги в ящике стола, потом в кошельке:
– Сто десять рублей.
– У меня двести рублей, итого – триста, – сказала Варя. – Достаточно. Теперь слушай меня внимательно. Сейчас ты соберешь вещи, самые необходимые, сложишь в чемодан, я выйду с чемоданом и буду ждать тебя возле «Смоленского» метро. Мы поедем с тобой на Ярославский вокзал, и ты уедешь к Максиму. Как только ты сядешь в вагон и поезд отойдет, я дам ему телеграмму, чтобы он тебя встречал. Понятно? Собирайся!
– Нет, нет, ты с ума сошла.
Варя перебила ее:
– Это ты сошла с ума! За тобой могут прийти в любое время, даже сегодня ночью. Ты – дура, неужели не понимаешь?!
– Но… – запротестовала Нина.
– Что «но»?! – зло проговорила Варя. – Ты едешь, как хетагуровка, понятно, как хе-та-гу-ров-ка! Сейчас все девки едут на Дальний Восток, нашим командирам нужны жены, вот и ты поедешь к Максу как жена. Неужели не ясно?
– Подожди, не кричи, – взмолилась Нина, – как ты не понимаешь? Завтра с утра у меня уроки.
– Дура! Уроки! А если тебя посадят, тебя что, будут возить на уроки в «черном вороне»?
– Но я должна хотя бы сняться с партийного учета.
– И они тебя снимут?! Они тебя не выпустят! Партийный учет! Плевать! Ничего с твоей партией не случится!
Варя приставила стул к шкафу, сняла со шкафа чемодан.
– На! Держи! Держи, а то брошу, грохот будет на всю квартиру.
Нина подхватила чемодан, встала с ним посреди комнаты.
Варя соскочила со стула, выхватила у нее чемодан, положила на пол, открыла, все выбросила из него.
– Складывай свое барахло!
Но Нина снова присела к столу.
– Я должна подумать.
–
Варя разогнулась на минуту, посмотрела на Нину.
Та сидела опустив голову.
– Ведь если посадили Алевтину, значит, вашу школу объявят «гнездом», так и напишут в газете: «Гнездо негодяев и вредителей». И тебя замучают, заставят все подписать, из-за тебя посадят еще много невинных людей. Где твои выходные туфли? Ага… – Она вытащила из-под кровати корзинку, где были сложены их летние вещи. – Там ведь будут всякие вечера, есть, наверное, Дом Красной Армии.
– А если сегодня ночью за мной придут, что ты скажешь?
– Сегодня, я думаю, не придут, ведь на завтра тебя куда-то вызвали. А ты не явишься. Тебя начнут искать, а я скажу: «понятия не имею, мы с ней уже полгода не разговариваем. Где она, у какого хахаля ночует, не знаю». И не придут они. Как только увидят, что не явилась ни в школу, ни в райком, подумают – заболела, а пока хватятся и поймут, что смылась, ты будешь уже у Макса и, как приедешь к нему, тут же иди в ЗАГС и становись Костиной. Да они и искать не станут. «Иванова Нина Сергеевна» – попробуй, найди такую в России!
Нина сидела опустив голову.
– Снимай домашние туфли, – сказала Варя, – я их положу в отдельную сумочку, в вагоне понадобятся.
– Никуда я не поеду, – прошептала вдруг Нина, – я не могу убегать от своей партии. Не имею права.
Варя наклонилась, сняла с ее ног домашние туфли. Нина не сопротивлялась, но не двигалась с места.
– Ты не от партии убегаешь, ты от пули в затылок убегаешь. Зачем ты нужна своей партии мертвая?
– Все равно я никуда не поеду, понимаешь, я никуда не поеду!
Варя поднялась, схватила Нину за плечи, тряхнула, голова Нины откинулась назад.
– Что?! Не поедешь?! Тогда отправляйся сама на Лубянку. Иди, кайся! Выдавай, предавай всех, наговаривай на всех! Может быть, тогда не расстреляют, просто лагерь дадут. А если стукачкой станешь, так и вовсе не посадят. Иди, иди, – она трясла ее, – иди, выполняй свой долг! Иди! Я не желаю, чтобы они сюда явились. Иди! На!
Она сорвала с вешалки пальто Нины, бросила ей, швырнула ботики.
– Ну, одевайся, собирайся!