Страховка от жизни
Шрифт:
— Прекрасная музыка… Извините, я не знаю, как вас зовут.
— Марина. Сейчас я его попробую разбудить.
Как мне вас представить?
— Татьяна Александровна Иванова. Можно просто Таня.
Девушка подошла к спящему и легонько потрогала его за плечо:
— Сережа, проснись, пожалуйста. Сережа. Проснись. К тебе пришли.
Мужчина глубоко вздохнул и медленно открыл глаза. Некоторое время они были бессмысленными, смотрящими в никуда. Потом вновь прикрылись.
— Сережа, — позвала вновь Марина и, обратившись ко мне, не удержалась от упрека:
— Я
— Я проснулся, Мариночка. Все нормально.
Мужчина вновь вздохнул и сел. С дивана свесились пустые штанины. Он протянул руку к коляске, пододвинул ее вплотную к дивану и с невероятной ловкостью с помощью рук перенес в нее свое тело.
У меня даже комок к горлу подкатил. Беспомощность всегда вызывает во мне жалость.
Но подавать виду нельзя. Не всем нравится, когда их жалеют. Лично я терпеть этого не могу. Поэтому решила для себя, что держаться я должна на равных.
— Здравствуйте, Сергей Павлович. Вы извините, что я нарушила ваш сон. Но обстоятельства заставили меня поступить таким образом.
Он только кивнул мне в ответ и указал на диван, куда я должна присесть. Я проигнорировала его предложение и подошла к окну. Взглянула на квартиру Калякиных: она располагалась гораздо ниже — у Матвеева седьмой этаж — и была как на ладони. На подоконнике лежал тот самый бинокль, про который говорила Ленка. Я взяла его и поднесла к глазам. Как в театре, ей-богу.
Матвеев не проронил ни слова. Наблюдал за моими действиями молча.
Я положила бинокль снова на подоконник, извлекла из сумочки «жучка» и протянула его Сергею Павловичу:
— Думаю, это ваш.
Он посмотрел на меня испытующе. Но отрицать тот факт, что аппаратура принадлежит ему, не стал.
— Марина, свари нам кофе.
— Сережа, ну какой может быть кофе. Тебе вообще нельзя его пить.
— Свари. Угостим гостью.
Марина поняла, что он хочет пообщаться со мной наедине, больше не стала спорить и удалилась, закрыв за собой дверь. Я села на диван.
— Кто вы?
— Я — частный детектив. Иванова Татьяна Александровна. Про наш с вами разговор никто не узнает. Обещаю. Никакой аппаратуры у меня с собой нет. Чисто женское любопытство — зачем вам все это было нужно?
Не знаю почему, но Матвеев мне поверил. Он тяжело вздохнул и опустил взгляд:
— Настя очень похожа на мою жену, которую я безумно любил. Женька пять лет назад погибла.
Нелепость. У нас с ней все было: и квартира трехкомнатная в центре города, и работа хорошая. Мы не бедствовали. А потом все, как карточный домик, рассыпалось. Да еще болезнь проклятая. Когда проводишь все время в этом кресле, — он с силой ударил по подлокотнику, — мир выглядит несколько иначе. Я сюда около года назад перебрался.
Квартиру на меньшую поменял, чтобы решить проблемы финансовые. Настя стала мне родной, хоть и не подозревала об этом. Я ее в бинокль случайно увидел. А бинокль мне приятель подарил. Он хотел как лучше, знал, насколько муторно у меня на душе было. «Как в театре, — сказал, — развлекаться будешь». Я и развлекался. И однажды увидел
Сергей Павлович тяжело вздохнул и продолжил:
— А про штуковину, которую вы мне продемонстрировали, я точно не могу сказать, моя она или нет.
Вот тут моему удивлению не было предела.
Я просто дара речи лишилась.
Сергей Павлович, взглянув мне в глаза, улыбнулся:
— Не удивляйтесь. Так уж получилось. Я однажды промолвился другу, что очень хочу услышать голос женщины, живущей напротив. А он через некоторое время предложил осуществить мою мечту.
И назвал сумму. Для меня она оказалась приемлемой. Я сейчас резьбой по дереву подрабатываю.
Неплохо получается. Нам с Мариной хватает. Да, в сущности, деньги для меня теперь не имеют никакой ценности. Так что аппарат я ив глаза не видел.
Он сделал все сам.
— Валентинский?
Инвалид покачал головой:
— Никакого Валентинского я не знаю. Может быть, приятель мой к этому Валентинскому обратился, я не знаю.
— А какой приятель?
— Виталий Вышинский. Только пообещайте мне, что у него не будет из-за этого неприятностей.
Я пообещала. И хотела было сказать Сергею Павловичу, что, даже имея столь горячую привязанность к женщине, живущей напротив, он не должен был поступать так некорректно, мягко говоря. Никто не имеет права без особых причин бессовестно вторгаться в чужую жизнь. Но не стала ничего говорить. Зачем? Все уже в прошлом. К тому же мне сейчас было необходимо полное доверие этого, по сути дела, очень несчастного человека. Да и сама я часто грешу, «жучками» пользуюсь. Для расследований, но все же… Так что, решила, осуждать других не имею морального права.
— Сергей Павлович, исходя из того, что вы регулярно прослушивали квартиру Калякиных, вы абсолютно все или почти все знаете об их жизни, о людях, с которыми они общались, и так далее. Вы назвали имя Настиной убийцы. Вы знаете, кто она?
Он грустно покачал головой в ответ.
— Не знаю. Я ее не узнал. Все произошло довольно быстро.
— А голос?
— Во-первых, убийца, можно сказать, прошипела ту фразу. А во-вторых, вы, Татьяна Александровна, говорите так, словно считаете, что я денно и нощно слушал все, что у них происходило. Но это вовсе не так. К тому же вы знаете, что «жучок» был установлен только на кухне. То, что происходило в зале или спальне, я слышать не мог. Мне этого и не надо.
Я не стала прерывать его. Еще интереснее, если не врет. А как же остальные два «клопика»? Ведь я предъявила Матвееву тот, что нашла в спальне.
— Для меня Настя была родным человеком.
Когда я смотрел на нее, слышал ее голос или даже звон тарелок, которые она мыла или убирала в шкаф, мне казалось, что я нахожусь рядом с ней и по-прежнему счастлив. В эти минуты я представлял себе свою Женьку. Она действительно очень похожа на нее. Сама того не ведая, Настя скрашивала мое одинокое существование, наполняла мою жизнь смыслом. — Матвеев сцепил руки и покрутил большими пальцами, внимательно их рассматривая. — Мираж, — грустно улыбнулся он, подняв на меня печальные глаза.