Страна клыков и когтей
Шрифт:
— Уверен, вы заметили, что я не слишком приятный старик. А всему виной это чудовище. Он превратил мою жизнь в ад, и я воздаю ему собственной справедливостью, всегда останавливаясь по пути через городок.
Как спорить человеком, пережившим концлагерь? Мы достигли конца бетонной дороги, машина подпрыгнула на проселочном бугре и покатила вперед. «Порше» совсем не подходил для такой дороги, и Торгу слишком быстро его гнал. Из-под колес летели комья земли и камни. Спускаясь с холма, он прибавил газу. По обе стороны от нас вставали темные ели. Каким же нелепым казался теперь мой страх в машине с Клемми. Мы видели гроб. Ну и что? Пустяки.
Некоторое время спустя дорога стала лучше, и лунный свет залил окрестности. Мы проехали заросший травой луг, где я увидела невысокую поросль светлых крестов — кладбище. Потом мы миновали каменную церквушку и несколько строений.
Наконец он сбавил скорость и свернул в черноту, вероятно, на стоянку, хотя никаких домов я не увидела. Фары погасли до того, как я успела оглядеться по сторонам. Открыв дверцу, он с неожиданной живостью выбрался, и на мгновение я осталась одна. Распахнулась дверь с моей стороны, и его лапища потянулась за моей дорожной сумкой.
— Прошу вас.
— Мне не нравится эта ситуация.
Вдалеке затявкала собака — или какое-то другое животное.
— Я пойду вперед и зажгу свет, — сказал он и схватил сумку. — Вы будете успокоены. В любом случае отель предпочтительнее волкам в здешних лесах.
Выйдя из машины, я направилась за ним следом, оставив дверцу открытой. Передо мной маячил просвет среди елей в ночи. Я чувствовала влажный запах деревьев. Я ощущала его с тех пор, как мы проехали в Пойана Брасов, еще у подножия горы, но там это был приятный смутный аромат, как соль в воздухе, когда до пляжа еще много миль. Тут, наверху, предоставленные сами себе, деревья слились в удушливую массу. Смола выступала из трещин в коре и стекала на землю. Иглы нападали большими наносами, а под ними сочилась темная жижа. Близость растительности, ее бездвижный, животный строй, где ели выстроились на плацу как голые исполины, подтачивала мою уверенность.
Но дело было не только в деревьях. Надо быть честной. Оказавшись одни в темном лесу, люди обычно пугаются. Такое может случиться с каждым. Но здесь было что-то иное. Скрытое за деревьями, а потому не видимое с первого взгляда, передо мной возвышалось нечто, созданное руками человека — большое строение, от которого исходили собственные миазмы, придававшие запаху елей что-то похоронное. Лишь так я могу это описать. Миазмы складывались из сочетания здания и деревьев. Я не видела своих рук, не видела своих ног. Я провела рукой по коже и едва не подпрыгнула — мне показалась, что моя кожа от меня отделилась. Когда ветка чиркнула меня по плечу, меня обожгло болью, и я вскрикнула.
Торгу не зажег свет впереди, как обещал, а, напротив, поспешно исчез. Меня тут убьют, думала я. Вот что чувствует тот, кто согласился поехать в уединенное место в надежде на обещанную награду или из милосердия, а потом вдруг слышит треск сучка за спиной, и мы видим испуганное одиночество в его глазах, потом щелчок выстрела, а затем экран гаснет. Это имеют в виду, когда говорят, «осознать собственную смертность»?
Не стану ему подыгрывать! Я застыла как вкопанная. Ни шагу больше не сделаю! Я сказала себе, что если меня до сих пор не убили, значит, я еще нужна Торгу, и он за мной вернется. В других обстоятельствах я, возможно, попыталась бы залезть на дерево. Но я не умею лазить. И деревьям я доверяла не больше, чем Торгу. Присев на корточки, я обхватила себя руками. Когда выбора нет, разум, оказывается, проясняется. Отчасти даже приятное ощущение. Решения, принятые в иной ситуации, улетучиваются, и ты плывешь по течению. То же я чувствовала в тот вечер, когда Роберт сделал мне предложение. Тогда я испытала мгновение кристальной ясности, хотя и несколько иное. Когда он протянул мне кольцо, мне захотелось разрыдаться, и я разрыдалась. В лесу мне хотелось заплакать, но я этого не сделала, подумав, что если у меня из глаз закапают слезы, я никогда не выберусь из этого места. Это испытание я сама себе навязала и должна его выдержать. Силой воли я не давала выступить слезам.
Зажегся свет. Окна вспыхнули желтым, словно кто-то запалил факелы, и я увидела, что сижу почти у самой нижней ступеньки длинного крытого крыльца. Поднявшись по ступенькам, я оказалась на веранде, где воняло плесенью, свежей древесиной и соляркой. Дрова были сложены в дальнем конце штабелями — огромная стена дров. Запах солярки исходил, вероятно, от генератора в бетонном бункере слева от меня. Веранда поворачивала направо, вход скрывался в тенях. Лампы покачивались на кованых крюках под балками веранды, там, где подпорки врастали в крышу. Череда ламп тянулась до стеклянных дверей, за которыми плавали мутные тени. Повернувшись, я оглянулась
— Последний уголок девственного леса. Древнего европейского леса. Нравится он вам? — Каким-то образом Торгу оказался позади меня.
— Нет, — честно ответила я.
— Значит, в этом мы едины.
— Он не похож ни на один лес, где я когда-либо бывала. Вы здесь живете?
Он скривился.
— Перебиваюсь.
Вид у него стал еще более старческим, еще более болезненным. Торгу как бы съежился.
— Поживете с мое и поймете, почему я предпочитаю общество людей обществу растений. У людей поразительная жизнь и до и после смерти. Смерть у них даже еще интереснее жизни. Но дерево… — помешкав, он презрительно глянул вверх. — Оно делает то и се, пока не упадет, а тогда на него срут мелкие лесные твари. Есть хотите?
Тут я поняла, что умираю с голоду. Внезапно я почувствовала, что мне ничего не грозит, и мне стало стыдно за глупый припадок страха. Да, именно так мне в тот момент показалось. У меня был припадок, как при болезни. Как только вернусь в Нью-Йорк, запишусь на прием к психотерапевту. И обязательно новый режим физкультуры: йога, здоровая пища, пробежки в парке.
Нет, конечно, я не пытаюсь найти объяснение или извинение такому невежеству. Для кого-то вроде Стима предостережения и знаки были бы очевидны. Он же в кино разбирается. И книгу десяток раз читал. Может ее даже процитировать. Но я не фанатка хоррора, никогда ничем подобным не интересовалась и уж никак не ожидала встретить повороты сюжета в собственной жизни. Более того, даже узнав, что поеду в Трансильванию, и, начитавшись достаточно, чтобы уловить аллюзию, даже после фильмов, которые велел мне посмотреть Стим, и книги, которую он дал мне прочесть, я никак не примеряла их события на себя. Книгу я начала и бросила по той же причине, по какой никогда не могла дочитать про эльфов и гоблинов. Я никогда не увлекалась «Нарнией», даже «Хоббитом» не болела. Я реалист. Я верю в то, что можно потрогать. Я всегда предпочитала хорошо сложенных мужчин, одежду от талантливых модельеров, пищу, приготовленную профессионалами, и вещи, которые можно купить за деньги. Назовите меня поверхностной, но это правда, и я никогда не испытывала потребности оправдываться. Исходя из логики, я полагала (и полагаю), что большинство людей похожи на меня. Почти все мы, даже неимущие, даже религиозные, даже те, кто придерживается самых странных верований, хотим от жизни самого лучшего. Мы хотим чувствовать мягкость кровати, а не острие клинка. И когда у нас рождаются дети (как скоро, надеюсь, они появятся у меня), мы хотим, чтобы они жили в комфорте, которым мы себя окружили. А потому, рассуждала я, каким бы странным, каким бы преступным ни был Торгу, он должен чувствовать то же самое.
Входя в стеклянные двери, я провела глупый тест, основанный на единственном достоверном факте, который почерпнула из хоррора и идиотской мистики. Я поискала зеркало и тут же его нашла. Оно тянулось во всю стену вестибюля. Я в ужасе застыла. Торгу ясно в нем отражался. К несчастью, и я тоже. Ничто в этом отеле не потрясло бы меня в этот момент больше, чем моя собственная физиономия. Я едва не расплакалась. Я не успела принять ванну, я не расчесала волосы, которые от ночной сырости начали завиваться, у меня тушь потекла, на одежде у меня иголки, блузка выбилась из брюк. А вот в отражении Торгу чувствовалась эксцентричная элегантность. Я разозлилась на себя за собственную неопрятность и на Стима с его смехотворными книжками. И решила снова превратиться в профессионала. Достав из кармана кольцо Роберта, я надела его на палец. Во мне нарастала решимость. Торгу даст мне интервью, наш сюжет получит «Эмми», и даже Локайеру придется похвалить меня на банкете по случаю вручения премии.
9
Я наспех привела себя в порядок: переоделась в туалете при вестибюле, умылась и чуть подкрасилась. Прическу уже не поправить, поэтому пришлось завязать волосы в узел. Нас ждал на удивление хороший обед: жареная курица с мамалыгой, какая-то разновидность поленты, салат из помидоров с огурцами и овечьим сыром. Торгу открыл вино из собственных подвалов, на сей раз французское, очень старое и, без сомнения, роскошное «Шато Марго» шестьдесят третьего года, и я почувствовала себя увереннее. Наконец-то он начал вести себя как могущественный и преуспевающий глава преступного синдиката. Разумеется, я заметила отсутствие прислуги, но решила, что из-за нашего позднего приезда и потребности Торгу в абсолютной конфиденциальности разговора, их отсутствие как раз логично. Прислуге приказали приготовить обед и отпустили спать.