Страна клыков и когтей
Шрифт:
— Не пялься, — шепнула моя спутница.
5
В свете фар возник указатель: «Пойана Брасов, 35 км». От усталости я не могла сообразить, как соотносятся километры и мили; 35 километров — это, наверное, около двадцати миль, но почему-то я умудрилась умножить увиденную цифру на два. Семьдесят миль до Брасова, подумала я. Я не могла стряхнуть смятения, ужасного хаоса, которые породил во мне вид детского гробика на телеге.
— Как думаешь, что случилось с тем ребенком? — спросила я, сознавая нелепость вопроса. Откуда Клемми знать?
Но вопрос ее как будто не смутил. Над ней завис ореол сигаретного дыма, перед нами вставала новая горная гряда, очередной коронованный
— Бог знает, — сказала она.
Час назначенной встречи с Олестру миновал, а с ним и мой шанс заполучить сюжет. Обычно я в делах пунктуальна, а в том, что касается работы, чистый фанатик. В «Часе» мы постоянно сталкиваемся с незнакомыми людьми, которые нас подозревают в дурных намерениях. С таким предубеждением мы боремся подсознательно, и самое главное в такой битве — первое впечатление. Для меня победа начинается с вежливого и профессионального звонка, за которым следуют письма по электронной почте и факсы. Поддерживающей атакой становится проработка мельчайших деталей, которые закладывают основу первой встречи, и победа гарантирована лишь, если я приду на пять — десять минут раньше, безупречно одетая и с той же невозмутимой вежливостью, с какой знакомилась по телефону. Упусти хотя бы малость, и прощай половина шансов на успех.
Очень маловероятно, что у мистера Олестру сложится обо мне благоприятное впечатление. Мне повезет, если он доверится мне настолько, что пойдет на сколько-нибудь серьезный разговор о своем боссе. Я приготовилась выслушать банальные извинения (он прождал час и теперь еще несколько месяцев не сможет со мной увидеться), невнятное обещание новой встречи, а после молчание. Я злилась на себя.
Локайер требовал, чтобы я позвонила по результатам встречи, но мне не хотелось даже думать об этом. Придется солгать. Не могу же я правдиво рассказать, что застряла в дороге и опоздала на встречу. Позвоню ему утром и скажу, что ждала, но никто не явился. Он меня отругает, протараторит какие-нибудь гадости. Напомнит, что мы не можем позволить себе нового провала, что из-за того сюжета про клоунов на родео его задница и так висит на волоске. А может, вообще не звонить? Или позвонить, как только доберусь в отель и скажу, что никто не явился, и попрошу его совета. Или позвонить Стиму? Но уже за полдень, и Стим, наверное, сейчас шастает по сайтам anthologyfilmarchives.org или filmforum.org, делая вид, будто ищет архивную пленку, а на самом деле качает фильм.
Клемми кашлянула, прочищая горло, и тем вывела меня из задумчивости, а ведь на несколько секунд я совсем забыла о попутчице. Будто пассажирское сиденье опустело. Исчез хвост с яркой резинкой и золотистые прямые волосы.
Впереди возник еще грузовик, натужно сопящая старая развалина, груженная сырой древесиной. Концы стволов мотнулись на мой капот. Я вдавила педаль тормоза и почувствовала, как завибрировал мотор арендованной машины. Меня пронзила страшная мысль, что он сейчас заглохнет и уже больше не заведется.
Клемми на пассажирском сиденье дернулась.
— Ты слишком близко к грузовику.
— Надо его обогнать.
Полосы на шоссе были узкими, обочина отсутствовала. Если я подамся вправо, то врежусь в ель. Если попытаюсь обогнать слева, у меня не будет места увернуться от встречной машины. Я посигналила грузовику, чтобы прибавил газу. Уклон стал круче, шоссе вилось к невидимой вершине. Мы еле ползли.
Из ниоткуда возникли два пса. Поначалу они казались лишь размытыми белыми пятнами, но вскоре превратились в клыкастых зверей. Один с размаху бросился на окно Клемми, с языка по стеклу размазалась слюна. Второй запрыгнул на крышу машины. Рванув передачу, я сдала назад и втопила педаль газа. Дернувшись, машина сбросила пса на асфальт, но и сама, набирая скорость, покатилась под уклон. Чувствуя, что теряю контроль, я снова переключила передачу. Второй пес не отставал, несся возле окна. Порывшись в сумочке, Клемми достала баллончик —
Огоньки приборной доски едва-едва освещали лицо Клемми.
— Аминь, сестра, — сказала она.
Второй пес исчез во мраке за окном заднего вида. Грузовик свернул на проселок и исчез. Нас окутало одиночество ночи, сердце ухало у меня в груди и стучало так громко, что чудилось, будто оно вот-вот разбудит лес. Клемми этого словно не замечала. Между деревьями на востоке показался просвет: на востоке вставала луна.
— Хочешь услышать историю, которую я никому, ни одной живой душе не рассказывала? — спросила вдруг Клемми.
Она закурила четвертую или пятую сигарету за вечер. Я тоже попросила одну.
Клемми прикурила мне от своей.
— Помнишь, я говорила, что работала в гуманитарной организации? В Южной Африке?
— Ага.
— Я отвечала за программу вакцинации местного населения. Знаешь что-нибудь про Малави?
Я покачала головой.
— Одна из самых бедных стран мира. Высокая детская смертность. Уйма местных суеверий. Как раз такой нужник, о которых я говорила.
Мне трудно было поверить, что я действительно везу ночью через горы Трансильвании суеверную техасскую миссионерку. В такое не поверят многое повидавшие старожилы «Часа».
— Вдоль озера тянулась вереница поселков, в основном рыбацких, приблизительно тысяча человек на пятьдесят миль побережья. Моей задачей было сделать прививки против кори и полиомиелита всем детям младше пяти лет. Джефф, мой бывший муж, был тогда главой экспедиции, и в его функции входило раскидывание шатров.
— Не поняла.
— Ты про раскидывание шатров?
Я кивнула.
— Это своего рода «крыша». Знаешь, как маскируются шпионы, когда проникают в страну, где им скорее всего не рады? Мы тоже так делаем. Наша задача — убеждать местные власти, что мы тут не только затем, чтобы добывать новые души для Иисуса.
— Но вы ведь этим занимались, так? Добывали души?
Она пожала плечами.
— Хочешь верь, хочешь нет, но кое-кто из нас действительно помогал тем людям. Мы называли это раскидыванием шатров. Мне поручили привезти вакцину в те места, на работу в которых у правительственных программ не хватает финансирования, то есть везде. Но Джеффу приходилось разъезжать по всему региону, и он оставлял меня старшей над местными врачом и медсестрой. — Ее слова снова зазвучали скучно и буднично. — Работать было легко. Местные верили в программу и ни в чем не подозревали нас до самого конца, когда все пошло наперекосяк. Не могу сказать, когда именно это началось. — Теперь я едва ее слышала. — Знаю, была среда, потому что пришел почтовый корабль из Лилонгве.
На минуту ее глаза закрылись, и я подумала, что она заснула.
— Клемми, — сказала я. Она открыла глаза. — Лилонгве.
— Да, да, знаю. Просто собираюсь с мыслями. Даже от них устаю. Нужно учитывать, в каком мы были положении. На том участке побережья было около дюжины поселков, человек по пятьдесят на каждый, дети, старики, семьи. Раз в две недели я их объезжала, проводила ночь, иногда две, и двигалась дальше. По сути, это были домашние обходы, и все складывалось удачно, система работала. Люди не болели и благодарили за это Бога, что просто великолепно. Всякий раз, когда я приезжала, ко мне с радостными криками бросались дети. Можешь себе представить, какая это радость, когда нет своих детей? Словно вдруг унаследовала целый выводок разом.