Страна нигде

Пинаев Андрей Михайлович

Спустя пять минут тропинка вывела нас на еще одну полянку. Почва в этом месте была неплодородная, слишком каменистая, так что сосны вокруг полянки росли чахлые, а сама полянка была покрыта лишь жиденькой травкой с двумя-тремя молодыми березками и кустом ивы.

– Здесь?
– спросил я.

– Ага. Там скамейка есть, ты можешь сесть.

Мне пришлось включить фонарик, чтобы найти скамейку из двух вбитых столбиков и поперечной доски. Она оказалась холодная и мокрая -все еще не высохла после вчерашнего дождя в тени деревьев. Я недовольно поерзал, но все же остался сидеть.

– Сейчас... уже скоро.
– я скорее почувствовал,

чем увидел, как фея опустилась на скамейку рядом со мной.

Выключив фонарик, я стал ждать. Минут через пять в траве замерцал зеленый огонек.

– О, смотри!
– повернул я голову к фее.

– Нет, это не они... это светлячок.
– отозвалась невидимая в темноте фея совсем с другой стороны.
– хотите орехов?

– Орехов?

– Ну... 'соленый жареный арахис'. Я взяла с собой.

– Давай.
– я наугад протянул руку, и в нее упал с десяток орехов. Я сунул один в рот и стал тихонько мусолить, стараясь растянуть надолго, рядом захрустела фея.

Темнота стала совсем непроглядной. Я сунул было руку в карман за фонариком, но не стал его включать, чтобы не слепить едва начавшие привыкать глаза. Стояла тишина, лишь еле доносился шум моря да стрекот каких-то ночных букашек из парка. Прислушавшись, я различил даже еле слышное дыхание феи.

А потом сразу, почти без разгона, поляна осветилась мягким розовым светом. Я ждал, что цветы будут светиться еле-еле, я ждал, что их будет немного, один-два огонька, однако оказалось, что поляна покрыта цветами полностью. Маленькие и невыразительные, днем они были совсем незаметны в траве, но сейчас казалось, будто вся поляна вдоль и поперек опутана новогодней гирляндой.

– А-а-а-хренеть!
– выдохнул я. Свет был настолько ярок, что при нем можно было читать. Встав со скамейки, я подошел к одному из цветков и опустился перед ним на колени. Вблизи оказалось, что свет цветков имеет множество оттенков красного, однако вместе они сливались в светло-розовый, окрашивая в тот же цвет все вокруг. Цветок и правда напоминал не полностью распустившийся цветок шиповника, разве что был поменьше и более плотный с виду. Свет не исходил от его лепестков, казалось, светится воздух над ними - как разреженный газ в неоновых лампах, только в лампах свет был мерцающим и текучим, здесь же свечение было ровным и неподвижным.

– Тебе нравится?
– обрадовалась фея.

– Да, очень!

– Раньше еще были такие же синие и белые цветы, но их потом не стало...

Я наклонился к цветку, вдохнул воздух. Никакого запаха я не ощутил, зато заметил недалеко от себя скрытую в общем розовом сиянии белую звездочку.

– Смотри, вот такие?

– Да!
– фея подлетела к цветку.
– странно, я давно не видела белых. Наверное, он специально для тебя расцвел!

Ни малейшего движения воздуха, ни звука, ни огонька кроме света цветов - даже звезды не были видны за розовым сиянием. И я неподвижно замер, стоя посреди огоньков. Лишь одно движение было на этой поляне - фея, перелетающая с одного конца на другой, смеющаяся, беззаботная. Выдернув с корешками пару светящихся цветков, она принялась выписывать с ними фигуры в воздухе, затем взлетела вверх, словно заряд фейерверка, бросила цветы и снова поймала у самой земли.

Что должен был чувствовать человек при виде чего-то настолько прекрасного, как эта поляна? Кто как, но лично я почувствовал сонливость и желание уйти. Наверное, это можно было назвать передозировкой красоты - я просто не мог выдержать больше.

–

Бета...
– позвал я фею.

– А?
– подлетела она ко мне.

– Спасибо тебе. Мне очень понравилось. Пойдем?

– Пойдем.
– согласилась она, и, не выпуская ярко светящихся цветков, полетела чуть впереди. Иногда она попадала в луч моего фонарика, и тогда ее голубенькие крылья сверкали, как пара листиков слюды.

– Стрекоза...
– сказал я ей в спину. Она остановилась, повернулась. В красном свете двух цветков я увидел надутые губки.

– Чего обзываешься?

– Обзываюсь? Ну что ты... просто у стрекоз такие красивые крылья, синие, переливаются, вот я и сравнил...

– Да-а, а ты морды у них видел? Глаза большие и зубы такие страшные!

– Морды?
– я засмеялся.
– нет, не видел. Знаешь, я как-то никогда раньше стрекоз вблизи не разглядывал, просто видел, что крылья у них красивые.

– А у нас... у фей... это дети так обзываются. 'Стрекоза'.

– Никогда бы не подумал. Ты хочешь есть? Я, пожалуй, пожевал бы перед сном.

Мы дошли до вагончика, и я сразу подбросил сучьев в почти погасшие угли костра. Когда толстые и сухие сучья разгорелись, я сел на порог вагончика, повесил на перекладине кастрюльку с водой и вытянул к огню руки.

– Нет, я не хочу есть... можно, я посижу с тобой?

– Конечно, сиди.
– немного удивился я вопросу, но оказалось, фея вкладывала несколько иной смысл в слова 'с тобой'. Бросив на меня чуть робкий взгляд (не передумаю ли?) она опустилась на мою руку и уселась на ребро ладони.

Ощутив прикосновение к своей руке маленьких упругих ягодиц, я закашлялся и поспешно заложил ногу за ногу. Фея снова, как вечером, взяла меня за большой палец и прижалась к нему щекой. Я чуть повернул руку, и фея соскользнула в мою ладонь, устроившись в ней, как в кресле. Господи... только бы не сжать случайно...

Мой палец ощутил влагу.

– Бета, чего ты?
– растерялся я.
– ты что, плачешь?

– Здесь раньше было так красиво...
– сказала фея еле слышно.
– а потом ушли люди, ушли феи. Все стало разрушаться. Потом появились братья, убили кошек и собак, стали ломать аттракционы... и всех вокруг убивать, и птиц, и зверей. А потом пришел ты... я сначала испугалась, но ты... ты стал чинить аттракционы... а потом прогнал братьев, и так много всего починил и исправил... и даже свет сделал у меня...

Она всхлипнула.

– Мне было так одиноко...

Закипела вода в кастрюльке, но я не двигался. Сучья в костре прогорели, не успевшая выкипеть вода стала остывать, оранжевые угли подернулись пеплом, стали еле красными, а я все так же сидел, держа в руке обхватившую мой палец фею. Всхлипывать она перестала, ее дыхание стало ровнее и вскоре я обнаружил, что фея уснула.

Осторожно, чтобы не разбудить, я понес фею к ее домику. Включенный фонарик я оставил на столе вагончика, и теперь он светил мне в спину, освещая путь. Из-под моих ног взлетали крошечные белые бабочки, устроившиеся в траве на ночлег, застрекотало и умолкло какое-то ночное насекомое. Луч света от моего фонарика был направлен прямо на ячейку Беты. Я открыл дверь - не маленькую дверцу, всю стену ячейки целиком - засунул руку внутрь и положил мирно сопящую девочку в ее постель. Она пробормотала что-то сквозь сон, подтянула к груди колени. Двумя пальцами ухватив ее невесомое одеяло, я неуклюже положил его сверху, накрыв фею с головой, но поправлять уже не решился.