Страна Рождества
Шрифт:
«Призрак» повернулся под углом и остановился, перекрыв дорогу. Вик перевела «Триумф» на первую передачу, нажала на тормоз и остановилась сама в тридцати футах от него.
Дети стали расходиться из-под елки, большинство из них направлялось к «Призраку», но некоторые кружили позади нее, образуя человеческую баррикаду. Или бесчеловечную баррикаду, смотря как все обернется.
— Отпустите его, Мэнкс! — крикнула Вик. Потребовалась вся ее воля, чтобы устойчиво держаться на ногах, когда ее буквально трясло от смеси холода и страха. Ночная промозглость жалила ей ноздри, жгла глаза. Некуда было с безопасностью обратить взор.
Дверца «Призрака» открылась, и из нее вышел Чарли Мэнкс.
Встав во весь рост, он водрузил на голову шляпу — федору Мэгги, как увидела Вик. Он поправил поля, заломил их должным образом. Мэнкс сейчас был моложе, чем сама Вик, и почти красив со своими высокими скулами и острым подбородком. У него по-прежнему недоставало части левого уха, но рубцовая ткань была розовой, блестящей и гладкой. Его верхние зубы выступали, впиваясь в нижнюю губу, что придавало ему характерный придурковатый вид. В одной руке он держал серебряный молоток, которым лениво помахивал взад-вперед, — маятник часов, отмеряющий мгновения в месте, где время ничего не значит.
Лунный полумесяц храпел. Земля содрогалась. Он улыбнулся Вик и приветственно приподнял шляпу Мэгги, но затем повернулся к детям, которые шли к нему из-под ветвей их невозможной елки. Длинные фалды его сюртука так и взметнулись.
— Привет, малышки, — сказал он. — Я скучал по вас, тосковал по вас! Давайте прибавим света, чтобы я вас рассмотрел.
Он поднял свободную руку и потянул воображаемый шнур, висевший в воздухе.
Загорелись Санные Горки — запутанная нить синих огней. Вспыхнуло Колесо Обозрения. Где-то рядом закрутилась карусель, из невидимых динамиков полилась музыка. Эрта Китт пела своим грязно-сладким, порочно-приятным голоском, рассказывая Санта-Клаусу, какая она паинька, тон ее свидетельствовал об обратном.
В ярком карнавальном свете Вик замечала, что одежда детей запятнана грязью и кровью. Увидела одну маленькую девочку, спешившую к Чарли Мэнксу с распростертыми объятиями. Впереди на ее рваной белой ночнушке различались кровавые отпечатки ладоней. Она достигла Чарли Мэнкса и обняла его за ногу. Он обхватил ее затылок, прижал ее к себе.
— О, малышка Лорри, — сказал ей Мэнкс. С другой стороны подбежала обнять Мэнкса еще одна девочка, немного выше, с длинными прямыми волосами, доходившими ей до колен. — Моя милая Милли, — сказал он. На девочке повыше был красный с синим мундир Щелкунчика, с патронташами, скрещенными на тонкой грудной клетке. За золотой пояс у нее был засунут нож, голое отполированное лезвие которого блестело, как горное озеро.
Чарли Мэнкс выпрямился, но продолжал обнимать своих девочек. Когда он повернулся к Вик, натянутое его лицо сияло, возможно, гордостью.
— Все, что я сделал, Виктория, я сделал для своих детей, — сказал Чарли. — Здесь нет места грусти, нет места вине. Здесь каждый день Рождество, и так пребудет вовек. Каждый день какао и подарки. Смотрите, что я дал двум моим дочерям — плоти от моей плоти и крови от моей крови! — и всем остальным счастливым, совершенным детям! Можете ли вы дать своему сыну что-то лучшее? Давали когда-нибудь?
— Она красивая, — сказал мальчик за спиной у Вик, маленький мальчик с негромким
— Интересно, как она будет выглядеть без носа, — сказал другой мальчик и зашелся в безжизненном смехе.
— Что вы можете дать Уэйну, кроме несчастья, Виктория? — спросил Чарли Мэнкс. — Можете ли вы дать ему его собственную звезду, собственную луну, горки для катания, которые каждый день сами собой перестраиваются в новые кольца и петли, шоколадный магазин, в котором никогда не кончаются шоколадки? Друзей, игры и забавы, свободу от болезней, свободу от смерти?
— Я приехала не торговаться, Чарли, — снова крикнула Вик. Трудно было не сводить с него взгляда. Она все время поглядывала по сторонам и боролась с желанием посмотреть через плечо. Она чувствовала, что дети подкрадываются, собираясь вокруг нее со своими цепями, топорами, ножами и ожерельями из отрубленных пальцев. — Я приехала вас убить. Если вы не вернете мне моего мальчика, все это исчезнет. Вам, вашим детям и всей этой полоумной фантазии, последний шанс.
— Она самая красивая девушка, какую я только видел, — негромко сказал маленький мальчик. — У нее красивые глаза. У нее глаза, как у моей мамы.
— Ладно, — сказал другой мальчик. — Можешь взять ее глаза, а я возьму ее нос.
Из темноты под елкой донесся безумный, истерический голос, певший:
Снегурочку себе построим средь зимы! Пусть вместо клоуна она побудет тут! Всласть со Снегурочкой повеселимся мы, Пока ее другие детки не сшибут!Маленький мальчик захихикал.
Остальные дети молчали. Вик никогда не слышала более страшного молчания.
Мэнкс поднес к губам мизинец: чуть приметный жест раздумья. Затем опустил руку.
— Не кажется ли вам, — сказал он, — что следует спросить у Уэйна, чего хочет он? — Он наклонился и прошептал что-то более высокой из двух своих девочек.
Девочка в костюме Щелкунчика — Милли — пошла босиком к задней части «Призрака».
Вик услышала возню слева, резко повернула голову и увидела ребенка, стоявшего менее чем в двух ярдах от нее. Это была пухлая маленькая девочка в свалявшейся белой шубке, сквозь расходящиеся полы которой было видно, что больше на ней ничего нет, кроме грязных трусиков «Чудо-женщина». Когда Вик посмотрела на нее, та замерла, словно они играли в какую-то сумасшедшую игру «Замри». В руках она стискивала топор. Через открытый рот Вик видела множество зубов. Ей казалось, что она различает три их отдельных ряда, углубляющиеся в глотку.
Вик снова посмотрела на машину, когда Милли потянулась к дверце и открыла ее.
Мгновение ничего не происходило. Открытая дверь зияла роскошной темнотой.
Она увидела, как Уэйн голой рукой хватается за край двери, увидела, как он высовывает ноги. Затем он соскользывет с сиденья на булыжники мостовой.
Он глядел на ночь, на огни, разинув от удивления рот. Он был чистым и красивым, его темные волосы были зачесаны назад с удивительно белого лба, а красный рот открывался в изумленной улыбке…