Страна Рождества

Хилл Джо

По ту сторону двери

Бинг Партридж стоял у дверного глазка. Левой рукой он держался за дверную ручку. В правой руке у него был пистолет.

— Мальчик, мальчик, уходи, — тонким и напряженным от насущности своей просьбы голосом прошептал Бинг. — Наша встреча впереди.

У Бинга был план, простой, но рискованный. Когда мальчик достигнет верхней ступеньки, он распахнет дверь и втащит его в дом. В кармане у Бинга была банка с пряничным дымом, и он мог бы отключить ребенка газом, как только тот окажется внутри.

А если малыш начнет кричать? Если малыш закричит и будет вырываться?

В конце квартала

кто-то устраивал барбекю, дети во дворе бросали фрисби, взрослые слишком много пили, слишком громко смеялись и загорали. Возможно, Бинг не был самым острым ножом на кухне, но не был он и дураком. Бинг полагал, что человек в противогазе и с пистолетом в руке может привлечь какое-то внимание, борясь с кричащим ребенком. А еще была собака. Что, если она бросится? Это был сенбернар, большой, как медвежонок. Если он просунет свою медвежью голову в дверь, Бинг никогда не сможет выставить его обратно. Это было бы все равно что пытаться удержать дверь закрытой перед стадом крупного рогатого скота.

Мистер Мэнкс знал бы, что делать… но он спал. Он спал уже больше суток, отдыхал в спальне Зигмунда де Зута. Когда он бодрствовал, он был старым добрым мистером Мэнксом, но когда задремывал, иногда казалось, что он никогда не проснется. Он сказал, что ему будет лучше, когда он поедет в Страну Рождества, и Бинг знал, что это правда… но никогда не видел мистера Мэнкса таким старым, и когда он спал, то походил на мертвеца.

А что будет, если Бинг затащит мальчика в дом? Бинг не был уверен, что сможет разбудить мистера Мэнкса, когда он вот такой. Как долго смогут они здесь скрываться, прежде чем Виктория МакКуин выйдет на улицу и станет кричать, зовя своего ребенка, прежде чем полицейские пойдут от одной двери к другой? Это не то место и не то время. Мистер Мэнкс ясно дал понять, что сейчас они только наблюдают, и даже Бинг, который не был самым заточенным карандашом на столе, понимал, почему. Эта сонная улица не была достаточно сонной, и у них будет только один заход за этой шлюхой с ее шлюшьими татуировками и лживым шлюшьим ртом. Мистер Мэнкс не высказывал никаких угроз, но Бинг знал, как много это для него значит, и понимал, какое наказание его ждет, если он все испортит: мистер Мэнкс никогда не возьмет Бинга в Страну Рождества. Никогда, никогда, никогда, никогда, никогда.

Мальчик поднялся на первую ступеньку. И на вторую.

— Желанье загадать хочу, что звездам будет по плечу, — прошептал Бинг, закрыл глаза и приготовился действовать. — Желанье нынче таково: пошел вон, маленький ублюдок. Мы еще не готовы.

Он проглотил резиновый на вкус воздух и взвел курок на большом пистолете.

А потом кто-то появился на улице и крикнул мальчику:

— Нет! Уэйн, нет!

Нервные окончания у Бинга начали пульсировать, и пистолет едва не выскальзывал из его потной руки. По дороге катился большой серебристый автомобиль, похожий на лодку, и солнечный свет вспыхивал на его дисках, как спицы. Он остановился прямо перед домом Виктории МакКуин. Окно было опущено, и водитель высовывал из него обвисшую толстую руку, помахивая малышу.

— Привет! — снова крикнул он. — Привет, Уэйн! — Привет, а не нет. Бинг был в таком нервном напряжении, что ослышался. — Что случилось, чувак? — крикнул толстяк.

— Папа! — крикнул ребенок. Он забыл, что собирался взойти на крыльцо и позвонить в дверь, повернулся и побежал вниз по тропинке, а его чертов медвежонок поскакал рядом.

Бинг, казалось,

лишился костей, ноги у него подгибались от облегчения. Он подался вперед, упершись лбом в дверь, и закрыл глаза.

Когда он открыл их и посмотрел в глазок, ребенок был в объятиях отца. Водитель был патологически жирным великаном с обритой головой и ногами вроде телеграфных столбов. Это, должно быть, был Луи Кармоди, отец мальчика. Бинг читал об их семье в Интернете, имел общее представление, кто есть кто, но никогда не видел фотографии этого типа. Он был поражен. Он не мог представить, как Кармоди и МакКуин занимались сексом — жирный зверь расколол бы ее на две части. Бинг и сам не был вполне атлетом, но рядом с Кармоди он сошел бы за чертову звезду стадиона.

Он недоумевал, чем таким располагал этот тип, чтобы побудить ее к сексу с ним. Возможно, они поладили в финансовом плане. Бинг долго разглядывал эту женщину и не удивился бы. Все эти татуировки. Женщина может сделать любую татуировку, которая ей понравится, но все они говорят то же самое. Все они — вывеска с надписью СДАЕТСЯ.

Ветер подхватил бумаги, которые перед этим рассматривал мальчик, и унес их под автомобиль толстяка. Когда Кармоди опустил своего ребенка на землю, мальчик оглянулся и заметил их, но не опустился на четвереньки, чтобы их достать. Эти бумаги тревожили Бинга. Они что-то означали. Они были важны.

Эти бумаги принесла покрытая шрамами костлявая наркоманка, которая пыталась всучить их МакКуин. Бинг наблюдал за всем этим из-за занавески в передней комнате. Виктории Маккуин эта наркоманка не нравилась. Она кричала на нее и корчила ей рожи. Швырнула в нее бумаги. Их голоса доносились не очень хорошо, но Бинг сумел расслышать, как одна из них сказала «Мэнкс». Бинг хотел разбудить мистера Мэнкса, но его невозможно было разбудить, когда он бывал вот таким.

«Потому что на самом деле он не спит», — подумал Бинг, а затем засунул эту неудачную мысль куда подальше.

Однажды он заглянул в спальню, чтобы посмотреть на мистера Мэнкса, лежавшего поверх простыней в одних боксерских трусах. На груди у него был большой Y-образный разрез, удерживаемый закрытым грубыми черными нитками. Тот частично зажил, но оставался блестящим каньоном в его плоти, из которого сочились гной и розовая кровь. Бинг простоял несколько минут, прислушиваясь, но не услышал, чтобы он хоть раз вздохнул. Рот у мистера Мэнкса был приоткрыт, источая слегка приторный, слегка химический запах формальдегида. Глаза у него тоже были открыты, тусклые, пустые, уставившиеся в потолок. Бинг подобрался вплотную, чтобы коснуться руки старика, и она была холодной и жесткой, холодной и жесткой, как у всякого трупа, и Бинга охватила тошнотворная уверенность, что мистер Мэнкс скончался, но затем глаза у него шевельнулись, совсем легонько, повернулись и задержались на Бинге, уставились на него, не узнавая, и Бинг ретировался.

Теперь, когда кризис миновал, Бинг позволил своим шатким, слабым ногам доставить его в гостиную. Он снял противогаз и сел с мистером и миссис де Зутами, чтобы посмотреть вместе с ними телевизор, потому что ему требовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Он взял старую миссис де Зут за руку.

Он смотрел игровые передачи и время от времени оглядывал улицу, следя за домом МакКуин. Незадолго до семи он услышал голоса и стук захлопывающейся двери. Он вернулся к входной двери и посмотрел в глазок. У неба был бледный оттенок нектарина, а мальчик со своим карикатурно жирным отцом шли по двору к взятому напрокат автомобилю.