Страна Рождества
Шрифт:
— Мама что-нибудь о нем говорила? — спросил Лу.
Уэйн вздохнул и немного помолчал: этого хватило, чтобы Лу понял, что он, сам того не желая, ответил на вопрос малыша.
— Нет, — сказал наконец Уэйн.
— Тогда где ты о нем услышал? — спросил Лу.
— Возле маминого дома сегодня была одна тетка. Какая-то Мэгги. Она хотела поговорить с ней о Чарли Мэнксе, и мама просто взбесилась. Я думал, мама надает ей по заднице.
— Ну и ну, — сказал Лу, гадая, кто такая эта Мэгги Какая-то и какое отношение имеет она к Вик.
— Его посадили за убийство какого-то парня, да?
— Это
Уэйн снова вздохнул. Он перевернулся в постели, чтобы посмотреть на отца. Его глаза блестели в темноте, словно кляксы.
— Если я скажу тебе, откуда я знаю, что сделал Мэнкс, то мне не достанется? — спросил он.
— Только не от меня, — сказал Лу. — Искал о нем в Гугле или еще где?
Глаза Уэйна расширились, и Лу понял, что он даже не думал искать о Чарли Мэнксе в Гугле. Теперь, однако, подумает. Лу хотелось хлопнуть себя ладонью по лбу. Так держать, Кармоди. Так держать, чтоб тебе. Жирный и безмозглый.
— Та тетка оставила папку с газетными статьями. Я их вроде как прочел. Мама, наверное, не хотела бы, чтобы я их видел. Ты ведь не расскажешь ей об этом, да?
— Что за статьи?
— О том, как он умер.
Лу кивнул, подумав, что начал понимать, что к чему.
Мэнкс умер, когда не прошло трех дней после того, как скончалась мать Вик. Лу услышал об этом в тот же день, по радио. Вик всего три месяца как вышла из центра реабилитации, всю весну наблюдала, как чахнет ее мать, и Лу не хотел ей ничего говорить, опасаясь, что это выбьет почву у нее из-под ног. Он хотел рассказать ей, но возможности никак не представлялось, а потом, в какой-то точке, ворошить это стало невозможным. Он слишком долго тянул.
Мэгги как-то, должно быть, узнала, что Вик была девушкой, убежавшей от Чарли Мэнкса. Единственным ребенком, спасшимся от него. Может, Мэгги. Какая-то была журналисткой, может, описывала подлинные преступления и работала над новой книгой. Она заглянула ради комментария, и Вик выдала ей таковой: явно непечатный и, вероятно, связанный с гинекологией.
— Мэнкс не стоит того, чтобы о нем думать. Он не имеет с нами ничего общего.
— Но зачем кому-то говорить о нем с мамой?
— Об этом тебе надо спросить у мамы, — сказал он. — Мне точно ничего не надо об этом говорить. В противном случае мне самому достанется. Понимаешь?
Потому что таков был уговор, его сделка с Викторией МакКуин, которую они заключили, когда она узнала, что беременна, и решила, что хочет иметь ребенка. Она позволила Лу назвать малыша; она сказала Лу, что будет с ним жить; сказала, что будет заботиться о ребенке, а когда ребенок будет в постели, они вдвоем смогут повеселиться. Она сказала, что будет ему женой во всем, кроме названия. Но мальчику ничего не полагалось знать о Чарли Мэнксе, если она не решит рассказать ему о нем.
В то время Лу согласился, все это казалось достаточно разумным. Но он не ожидал, что эта договоренность не позволит его сыну узнать единственную хорошую вещь о своем отце. Что его отец однажды преодолел
106
Капитан Америка — супергерой из комиксов компании «Марвел Комикс», сугубо патриотический персонаж.
Лу очень не нравилось все то, что вместо этого знал о нем его сын: что он был ходячим жирным анекдотом, что он кое-как сводил концы с концами, вытаскивая людей из снежных завалов и ремонтируя трансмиссии, что он не был в состоянии удержать при себе Вик.
Он мечтал получить еще один шанс. Ему хотелось спасти кого-то еще, чтобы Уэйн это видел. Он был бы рад воспользоваться своими жировыми отложениями, чтобы остановить пулю, если бы Уэйн стал этому свидетелем. Тогда он мог бы истечь кровью в дымке славы.
Существует ли человеческое стремление более жалкое — или более сильное, — чем желание получить еще один шанс для чего-либо?
Сын вздохнул и повалился на спину.
— Ладно, расскажи мне о своем лете, — попросил Лу. — Что на сегодня самое лучшее?
— Что никто не лежит в реабилитации, — сказал Уэйн.
Лу ожидал, чтобы что-нибудь взорвалось — это надвигалось и теперь могло произойти в любой миг, — когда Вик, держа руки в карманах этой своей армейской куртки, подошла и сказала:
— Можно присесть?
Он взглянул на женщину, которая никогда не была ему женой, но которая, как это ни невероятно, подарила ему ребенка и придала его жизни какой-то смысл. Мысль о том, что он когда-то держал ее за руку, прикасался к ее губам или занимался с ней любовью, даже сейчас казалась фантастичной, как укус радиоактивного паука.
Справедливости ради, она была невменяема. Перед кем шизофреничка скинет штанишки, заранее не скажешь.
Уэйн вместе с несколькими другими детьми находился на каменной стене с видом на гавань. Все постояльцы отеля выбрались посмотреть фейерверк и сгрудились на площадке из старого красного кирпича, выходившей на воду и бостонский горизонт. Некоторые сидели на железных шезлонгах. Другие слонялись вокруг с шампанским в бокалах. Дети бегали в темноте с бенгальскими огнями, прочерчивая в ней красные царапины.
Вик смотрела на своего двенадцатилетнего сына со смесью любви и печальной тоски. Уэйн ее еще не заметил, а она не подошла к нему, никак не дала ему знать, что она здесь.
— Ты как раз вовремя — сейчас все громыхнет, — сказал Лу.
Его мотоциклетная куртка лежала на пустом сиденье рядом. Он схватил ее и положил себе на колено, освобождая место для Вик.
Она улыбнулась, прежде чем сесть, — этой своей улыбкой, в которой приподнимался только один уголок рта, выражавшей, казалось, столько же сожаления, сколько радости.