Страна Северного Ветра
Шрифт:
— Милая Царица Северного Ветра, пожалуйста, — начал он, — я так счастлив, что боюсь, мне всё это снится. Как мне узнать, что это не сон?
— Разве это важно? — спросила Царица.
— Я сейчас заплачу, — сказал Алмаз.
— Зачем же плакать? Твой сон — если это сон — он ведь приятный?
— Поэтому я и хочу, чтобы всё оказалось взаправду.
— А ты уже забыл, что говорил Нэнни про её сон?
— Я не из-за самого сна, то есть мне всё равно очень хорошо, — ответил Алмаз, — но ты, Царица… я не хочу, чтобы это был сон, потому что тогда я тебя потеряю. Тогда тебя не
— Алмаз, одно из двух: или я не сон, или существует что-то много лучше меня, — произнесла Царица Северного Ветра, и её голос показался мальчику печальным.
— Мне не нужно лучше, Царица, мне нужна только ты, — стоял на своём мальчик со слезами на глазах.
Она ничего не ответила, поднялась, держа Алмаза на руках, и взмыла с ним над кронами деревьев. Они прилетели на луг, где паслось стадо овец.
— Помнишь, что говорилось о Бо-Пип в песенке, которую ты недавно пел? Как она потеряла своих овец, но нашла вдвое больше ягнят? — спросила Царица Северного Ветра, усаживаясь на траву и устраивая Алмаза у себя на коленях.
— Конечно, помню, — ответил Алмаз, — но мне не очень понравился этот стишок.
— Почему, дитя мое?
— Потому что в нём говорилось, будто бы одного можно заменить другим или двое могут легко заменить того, кого ты потерял. Я много об этом думал, и мне кажется, пусть даже один шестипенсовик ничуть не хуже другого, но и двадцать ягнят не заменят одной овцы, которую ты любил. По-моему, стоит один раз заглянуть кому-нибудь в глаза, в их сокровенную глубину, и никто никогда уже не заменит тебе этого человека. Никто, каким бы красивым или добрым он ни был, не вытеснит его из твоей памяти, если ты его потеряешь. Вот поэтому-то я и боюсь, что ты мне просто снишься, а на самом деле тебя не существует. Пожалуйста, скажи, что ты моя родная настоящая прекрасная Царица Северного Ветра.
И снова она поднялась и взмыла ввысь, словно ей стало неловко оттого, что нечего ответить мальчику. Алмаз притих у неё на руках в ожидании ответа. Он попытался заглянуть ей в лицо; он очень боялся, что Царица молчит как раз потому, что не может сказать, что она не сон, но ниспадавшие волосы закрыли её лицо от Алмаза. Это испугало мальчика ещё больше.
— Пожалуйста, скажи что-нибудь, Царица, — наконец не выдержал он.
— Я всегда молчу, если мне нечего сказать, — ответила та.
— Тогда я уверен, что ты настоящая Царица Северного Ветра, а никакой не сон, — произнёс Алмаз.
— Но ведь я так и не нашлась, что тебе ответить.
— А я и не хочу, чтобы ты говорила то, что нелегко найти. Если бы ты с лёгкостью сказала мне какую-нибудь неправду, чтобы я успокоился, тогда я бы знал, что ты не настоящая. Ведь такая величественная и красивая дама, как ты, не может обманывать.
— А вдруг она просто не знает, как всё объяснить, чтобы маленький мальчик вроде тебя понял? — задала вопрос Царица. — Давай снова спустимся на землю, и я постараюсь рассказать тебе то, что знаю. Только
Она опустилась на зелёный бугорок посередине пустыря, поросшего диким дроком. Пустырь был весь изрыт кроличьими норами, и несколько зверьков выбрались наружу и сидели, залитые лунным светом, словно рассудительные и мудрые старейшины, у дверей своих жилищ, оглядывая окрестности, прежде чем отправиться спать. Увидев Царицу Северного Ветра, кролики не бросились наутек, глухо стуча пятками, а неторопливо прискакали к ней и стали, сопя, тереться о неё своими носами, которые двигались сразу во все стороны. Так зверьки её целовали, а Царица то гладила их меховые шубки, пока разговаривала с Алмазом, то играла их длинными ушами. Мальчик подумал, что кролики точно забрались бы к ней на колени, если бы там не сидел он сам.
— Я думаю, — начала Царица, когда они довольно долго просидели молча, — если бы я была всего лишь сном, ты бы не мог так сильно меня любить. Ты ведь любишь меня, даже когда меня нет рядом, правда?
— Очень люблю, — ответил Алмаз, гладя её руку. — Я понял! Понял! Я бы не мог тебя так любить, если бы ты была не настоящая, да? И потом, мне и наполовину не выдумать самому такой красивый сон, а если бы даже я и выдумал, то не смог так полюбить собственную фантазию, да?
— Наверное, нет. Ты бы тогда любил меня лишь во сне, как мечту, а, проснувшись, тут же забывал. Но ты ведь любишь меня по-настоящему. Да и к тому же не думаю, что тебе приснилось бы что-то, чего совсем не может быть. Ты ведь видел меня в разных обличьях, Алмаз. Помнишь, однажды я была волком?
— Да, помню, хорошим волком, который испугал противную пьяную няньку.
— Предположим, мне пришлось бы стать страшной и уродливой. Ты и тогда бы предпочёл, чтобы я была не просто сном?
— Да. Потому что я бы всё равно знал, что внутри ты очень красивая. Ты бы точно так же меня любила, а я бы любил тебя. Я не хочу, чтобы ты стала страшной, ты ведь знаешь. Но я бы не поверил такой твоей внешности.
— Даже если бы увидел собственными глазами?
— Ни на минутку.
— Ты мой славный Алмаз! Что ж, тогда я расскажу тебе всё, что знаю. Думаю, я не совсем та, кем ты меня считаешь. Мне приходится принимать различные обличья для разных людей. Истинно лишь моё сердце. Люди называют меня ужасными именами и думают, что всё про меня знают. Но они ошибаются. Иногда меня зовут Несчастьем, иногда Злым Роком, иногда Горем, но у меня есть и ещё одно имя, самое для них страшное.
— Какое? — спросил Алмаз, с улыбкой глядя на неё.
— Я тебе не скажу. Помнишь, как тебе пришлось пройти сквозь меня на пути в страну за моей спиной?
— Конечно, помню. Ты была такой холодной, Царица! И такой бледной, вся-вся, кроме твоих красивых глаз! Моё сердце почти превратилось в льдинку, а потом я ничего не помню.
— Ты тогда почти узнал то имя. Ты бы испугался, если бы тебе нужно было снова через меня пройти?
— Нет. Почему я должен испугаться? Я бы даже обрадовался, если бы снова смог хоть одним глазком посмотреть на страну за твоей спиной.