Страна смеха

Кэрролл Джонатан

— Томас! Ты там? Что случилось?

Я увидел льющийся из кухни желтый свет и услышал, как радиоприемник Саксони натужно извергает новую рок-песню, которую в те дни крутили постоянно. Саксони называла ее «Песня китайской пытки водой».

Когда я вошел, она оторвалась от своей резьбы и пожала плечами:

— Ну и что это было?

Глава 4

— Анна!

Она откинула волосы с глаз и заложила голую руку за голову:

— Да?

— Ты знаешь, что случилось с псом миссис Флетчер?

Я

смотрел на ее груди. Маленькие темные соски были еще твердые в холодной спальне.

— Да, я слышала, что прошлой ночью его задавили. Печально, правда? — Особой печали в ее голосе не слышалось. Я не знал, хочу ли я видеть ее лицо, когда задам следующий вопрос. Окна были зашторены, в спальне стоял полумрак. Пахло любовью и старой деревянной мебелью, выставленной на зимний холод. Я впервые обратил внимание на этот запах — и на то, что он не очень мне нравится.

— Я был там, когда она услышала об этом. — Пальцами правой руки я забарабанил по одеялу в районе талии, ее и моей.

— М-м-м?

— Я говорю, я был там, когда она услышала новость. И знаешь, что она сделала?

Анна медленно повернула ко мне голову:

— И что же она сделала, Томас?

— Она обрадовалась. Она была в восторге. Как будто это была лучшая новость за долгие годы.

— Она сумасшедшая старуха, Томас.

— Я знаю, ты все время это говоришь. Но ведь Кэролайн Корт не сумасшедшая?

— А что Кэролайн Корт? Откуда ты ее знаешь? — раздраженно спросила Анна.

— Это она пришла сообщить новость миссис Флетчер. И она тоже улыбалась. Даже поцеловала меня при уходе. — Я собрал одеяло в горсть и крепко сжал.

— Черт бы их побрал! — Анна резко села и потянулась за лежавшими на полу рубашкой и джинсами. Я не знал, подвинуться или лежать, где лежу. Не хотелось ей мешать, когда она злилась.

Через две минуты она оделась, встала у кровати руки в боки и угрюмо уставилась на меня. На мгновение я подумал, что сейчас она отвесит мне оплеуху, словом, даст волю рукам.

— Нагелина! — выкрикнула она не своим голосом, продолжая буравить меня взглядом. — Нагелина, ко мне! — Мы продолжали смотреть друг на друга. Я услышал стук когтей по деревянным ступеням, потом лапы зашлепали по ковру в прихожей. Анна подошла к двери спальни и открыла ее. Нагелина протрусила в комнату, бросила на меня беглый взгляд, села на Аннину ногу и прислонилась к ней.

— Нагелина, скажи Томасу, кто ты такая.

Собака посмотрела на нее той же каменной, ничего не выражающей мордой.

— Давай скажи! Все в порядке — пора. Надо ему рассказать.

Собака заскулила и повесила голову. Потом протянула лапу, словно для рукопожатия.

— Скажи ему!

— Виль… Вильма Инклер.

Я начал вылезать из кровати. Голос был такой же, как у Нагеля. Голос лилипута, только еще более жуткий или, не знаю, порочный, что ли, так как был явственно женским. Где-то там внутри таилась женщина. Лилипутский или бультерьерский, но это был громкий и ясный женский голос.

— Скажи ему, как звали Нагеля по-настоящему.

Собака закрыла глаза и тяжело вздохнула, словно в великой муке:

— Герт Инклер. Это был мой муж.

— Мать-перемать! Парень из книги

с вокзалами! Который всю землю обошел!

Я разговаривал с собакой.

— Я что, свихнулся? Говорю с чертовой собакой!

— Я не собака! Пока еще собака, но с нынешнего дня все будет иначе! Для меня все кончилось! Кончилось! Навсегда! — неистовствовала Нагелина. Морда ее по-прежнему ничего не выражала, но голос стал выше, непреклонней. Не спрашивайте, о чем я тогда думал, все равно не смогу объяснить. Сижу это я, голый, на кровати у Анны Франс и беседую с бультерьером, который утверждает, что с нынешнего дня больше не будет бультерьером.

— Вильма, выйди ненадолго, нам надо поговорить. Через несколько минут я тебя позову.

Я проводил собаку взглядом. Казалось, у меня в голове начал разматываться тугой клубок. Я думал, что, когда встану, меня поведет, — однако не повело.

— Ты так и не понял, Томас?

Я снова сел на кровать, побежденный. Дойти я сумел лишь до своих белых трусов.

— Чего не понял, Анна? Что ты развела здесь говорящих собак? Нет. Что ты знала, что мальчик умрет? Нет. Что люди тут радуются, когда задавит собаку? Кстати, говорящую собаку. Нет. Еще вопросы есть? Ответ все равно будет «нет».

— Как ты узнал про Нагеля?

— Он разговаривал со мной незадолго до смерти. Чисто случайно… Я вошел, когда он дремал — и говорил во сне.

— Ты испугался?

— Да. Где мои штаны?

— Ты не выглядишь испуганным.

— Если я замру хоть на секунду, меня паралич разобьет. Где мои чертовы штаны?! — Я вскочил и заметался по комнате. Я был до смерти перепуган, до изнеможения затрахан и снедаем дьявольским любопытством.

Она схватила меня за ногу и притянула к себе:

— Хочешь, чтобы я тебе все объяснила?

— Что объяснила, Анна? Может, все-таки отпустишь меня? Какого черта тут еще объяснять?

— Про Гален. Про папу. Все от начала до конца.

— Ты хочешь сказать, что все это время лапшу мне вешала? Просто чудно. Черт, где моя рубашка?

— Пожалуйста, перестань, Томас. Я говорила тебе правду — но не всю правду, а только часть. Пожалуйста, хватит мельтешить. Я хочу рассказать тебе все, и это важно!

Я заметил, что край моей рубашки торчит из-под подушки, но голос Анны звучал так твердо и настойчиво, что извлекать ту я не стал. Рядом с кроватью стояло большое старое кресло «миссия» [95] с откидной спинкой и съемными подушками, и я сел. Я не хотел, чтобы Анна трогала меня, пока не выговорится. Уставившись на свои босые ноги, я ощутил, как холодит пятки деревянный пол. Смотреть на Анну я не хотел. Я даже не знал, смогу ли на нее посмотреть.

95

«Миссия» — стиль американской мебели начала XX века. Изготавливалась, как правило, из темного мореного дуба и была призвана имитировать мебель испанских католических миссий в Калифорнии; отличалась нарочито грубоватым дизайном и некоторой вытянутостью по вертикали.