Страна Яблок
Шрифт:
Тогда ради чего эти два года? Только-только ферму отстроили.
У папы спрашиваю, он говорит: «На Господа надо уповать…»
«Уповайте на Господа вовеки, ибо Господь Бог есть твердыня вечная… Я же беден и нищ, но Господь печется о мне… Уповай на Бога; ибо я буду ещё славить Его, Спасителя моего и Бога моего…»
Вот же привязалось, и не остановишься!.. Прости, Господи, моё святотатство!
А по-моему, папа просто врёт сам себе и нам тоже. За словами прячется, как улитка в раковину. «Молись да молись» – вот и весь ответ.
Откуда
«Господи, Ты видишь мою слабость, даждь ми исправление и сподоби мя любити Тя от всея души моея и помышления, и подаждь мне благодать Свою!»
А какое платье у неё!
Платье-брюки! И всё почти насквозь видно, все мужчины так и шмурыгали на неё глазами, и даже папа!.. и подходили к нам всё время. То спросят, то попросят. Александр только совсем на Франни не смотрел, только на меня.
Я выдумываю, конечно, он старый. Вот если бы такой, как Александр, но моего возраста! Ну, можно постарше немножко.
Чепуха это всё! Откуда здесь кто возьмётся? Одни леса вокруг да торфяники за Клязьмой. И всюду те же тяготы.
Папа рассказывал, что раньше от тягот в Сибирь бежали. На молочные реки, сказочное Беловодье. Ни налогов, ни воинской повинности, ни крапивного семени – чиновников и полиции с податными инспекторами. А сейчас повсюду одно и то же, от Африки до Северного полюса.
А особенно, папа говорил, на Алтай стремились. Он туда ездил, и вода там в самом деле белая, как молоко. Несётся с ледников, кипит. Чудеса, говорил, целый день идёшь, а вечером попил и есть не хочется. Можно долго не есть, вода с ледников бежит, в ней всё есть, что человеку нужно, растворенное. А названия не наши, тоже во рту кипят: Чуя – Мажой – Каракабак.
А если в Москву убежать с Франни? Папа с мамой поплачут, конечно, но у них ещё две дочки есть, а у меня здесь что впереди?
Как от Франни пахнет… аж голова кружится! Но я в Москве никого не знаю. А где жить? Значит, придётся с Франни… и её этими… Когда она мне руку на плечо положила и в глаза посмотрела…
Ох, наваждение какое! В жар бросило, дышать нечем.
Встала, спустилась на цыпочках на первый этаж, тихонько открыла дверь и вышла на крыльцо глотнуть ночной прохлады. На фоне светлых сосновых стволов виднелась неподвижная фигура. Стоит и на наш дом смотрит. Слева выскочили Зёма с Казбеком, огромными тёмными клубами понеслись к человеку. Незнакомец быстро отступил в заросли, хлопнула дверца машины, завелся мотор.
Кто это?! Это не наш! Ужас какой! А мы спим спокойненько! Разбудить папу скорей и сказать ему!
Глава
За один день до
Всё равно. Всё равно, всё равно, всё равно! Пускай я с Франни уеду, а всё равно про Ночного Человека надо сказать.
Но папе нельзя. Он будет полчаса меня убеждать, что мне показалось, привиделось, померещилось. Ещё он любит говорить: «помстилось» или «морок». Таких и слов-то никто не знает, он из книг своих церковных вычитывает. Задумчиво вверх посмотрит, бороду покрутит и скажет: «Помстилось тебе, Санечка. Морок это. Ступай, вознеси молитву Великомученице Варваре для успокоения мятущейся души».
Ой, гадко это – над папой смеяться.
А я ведь его любила, когда маленькая была. Вот Даша с Василисой не так его любят, совсем не так. Да он раньше и не был таким. Сейчас ему главное, чтобы не нарушалось то, что он себе в голове построил. Начинает сразу злиться. Сам: «вознесём молитву», а внутри злится. Мы с мамой и не спорим уже.
А маме рассказать – она сразу перебьёт и спросит: «А зачем ты ночью из дома вышла? Ты с кем-то договорилась? Встречу назначила? Ты что-то недоговариваешь. Не скрывай от меня ничего, доча». Ну и всё такое прочее.
А Ночной Человек ведь не первый раз приезжал, точно-точно. Было похоже, что он время по секундам рассчитывает. Когда Зёма с Казбеком выскочили, он даже не вздрогнул. Подождал ещё немного, а потом в машину спокойно сел и уехал. И фары не включал, значит, дорогу хорошо знает. А с нашей стороны и дороги-то никакой нет – кривая колея через лес.
Надо Сергей Санычу сказать, вот что! Точно!!!
Я вздрогнула, и Зойка беспокойно переступила задними ногами. Доильные стаканы наползли по вымени вверх.
– Стой, Зоенька, стой! – погладила я корову, поправила стаканы.
Но как же я к нему пойду?
Папа увидит, накажет. Опять все платья уберёт, заставит одно носить – длинное, серое. «Невместно отроковице с мужчиной разговаривать или препроводить время». В тот раз папа заметил, как Армен со мной разговаривал – столько шуму было! Два часа, наверное, наставлял меня. Хотя он просто про Армению мне рассказывал, как там у них коров да коз пасут.
Да и вообще, он старый. И все старые: Закирзяновы старые и Аркадий старый, Армен вообще старый, фу-фу-фу!.. Спирька старый, а ещё и противный, глазами всегда шарит.
Но как же Сергею Санычу рассказать?
О! Я Дашу с собой возьму! Скажу ей: это продолжение вчерашней игры. И мой разговор с Сергей Санычем – это тоже часть игры. Тогда дома она и не проговорится. Папа с мамой про нашу игру никогда не слушают: «Да-да, хорошо… иди-ка, руки помой», Даша и не рассказывает.
Ага, кончается молоко. Я потянула клапан, воздух вошёл в стакан, и я сняла доильник. Всё, Зойка последняя. Вот уже и живопырка Аркадьева тарахтит, бидоны громыхают.
Вымыла-высушила Зойке соски, втёрла мазь, промыла доильник.