Страна Яблок

Смышляев Виталий

Прочесал, угостил сушёным окунем.

Обожает Казбек рыбу. Откуда такие вкусы у алабая?

Хотя они и арбузы едят, и горячие лепёшки, и лягушек. Древняя порода, ко всему привыкли.

Подошла Зёма, осуждающе наклонила голову. Высококультурная дама. Сразу угощение с земли не берёт, сначала испытующе посмотрит – всё ли ты обдумал, я твёрдо могу рассчитывать на этот кусок? – и только потом аккуратно прихватывает зубами. Но в неурочный час никогда не кормим, уже пытались неизвестные приваживать.

Борис откатил по

направляющим бетонную плиту, отвалил тяжёлую, обитую железом дверь погреба, я включил фонарик, и мы потащили ящики вниз.

Погреб, собственно, был не погребом, а хранилищем. Бункером.

Дикая жара позапрошлого года показала ненадёжность наших подвалов, и мы решили сделать общий ледник.

Благо Клязьма рядом.

Сашка в своё время перекроил брошенный котлован совхозного навозохранилища под грандиозный фундамент тридцать на тридцать, его мы и заглубили ещё на несколько метров. Наткнулись на бешено бьющий ключ – и не забей мы его сразу же в трубу, он размыл бы всю губернию за пару часов. Трубу вывели в Клязьму через двухметровые кольца, подведённые к фундаменту «для канализации». Как метротуннель.

Сашкина любовь к нечеловеческим масштабам нас всегда поражала, он и Ларису нашёл по своему вкусу – метр восемьдесят с весом под девяносто. Не толстая, не жирная – могучая.

Как «Боинг», как скала. Как Александрийский столп. И вечно хохочет. Хохотала, вернее. До Сашкиного инсульта.

За тамбурной дверью плавал холод. Ледяные плиты уже заметно подтаяли, следы от пилы затянулись и сгладились, как детские шрамики на коленках. Июль всё-таки.

Густой рыбный запах хоть ножом режь. Бочки с солёной рыбой по левой стене, вязки сушёной щуки и окуня, копчёный лещ висит на металлических трубах.

Мы с Серегой пыхтели вдвоём над одним ящиком, Борис брал сразу по два. Сам полтора центнера, и ящики килограмм на сорок каждый.

– Борь, не понимаю, зачем мы за топливом мотаемся? Для чего нам вообще грузовик нужен? Всё на тебе можно.

Он смущённо, по-детски улыбнулся и повёл плечами. Когда восхищаются его дикой силой, скромничает и отмахивается, но от похвал тает.

– Ну, всё, – сказал, отдуваясь, Серёга. – Поспите, и снова всё будет голубым и зелёным.

Проснулись мы около часу дня, но ничего голубого и зелёного не было.

– Спирька, сука, участок продал, – сообщил мне Сергей. – Грохнуть бы его.

Сергей рассказал, что рано утром к Спирькиному дому подъехала машина, начали грузить вещи. В шесть утра все на ферме, один Аркадий на голубятню сорвался, покормить.

Оттуда и увидел грузовик.

Подошёл, завёл разговор с водителем. Спирька от большого ума и жадности подписал на перевозку своего родственника, тот всё и выложил. Дом, мол, с участком продан, хозяин вещи вывозит.

– Некисло, а? Как ещё Аркадий удержался, в табло Спирьке не поднёс. У него ж не заржавеет. Машина ушла, Спиря здесь. Сейчас срочно собрание

проведём, если ломанётся на выезд, тормозните его.

– Так и пусть валит, он же всем опротивел. Зачем собрание?

Сергей посмотрел на меня, и я испугался. Губы и веки у него опустились, глаза на меня не смотрят.

– Алик, подстанция же у него на участке. Мы без света останемся.

– А?..

Зёма неслышно подошла сзади и толкнула меня своей лобастой башкой под коленки. Серёга едва успел принять меня в подставленные руки. Я обернулся – она стояла, наклонив голову и улыбалась. Впрочем, у алабаев такой прикус – кажется, что они всегда улыбаются.

Ксения

Я бежала по топкому берегу озера Вилка и проваливалась по колено. Надо было быстро-быстро выдергивать ноги из грязи, я не успевала, начала задыхаться и проснулась.

В окно светил пятнистый шар луны, почти полный. В ночной тишине затихал рёв «пищемобиля».

Мясо-рыбу повезли, на бензин менять. Я слышала, как Сергей Саныч с Александром говорили: газ нам отрезают, электричество тоже. Наличные больше не принимают, полностью перешли на электронный расчёт. Если тёмной ночью ездят продукты на бензин менять, значит, здесь тоже плохо.

А как же мы будем без газа, без электричества? Значит, всё руками, руками. Руки и так болят, мама вон аж плачет по вечерам. Отнимаются у неё руки. И что – всю жизнь вот так? Не хочу!

У меня уже руки в крюки превращаются. Мажу-мажу, всё без толку. В июне Франни приезжала за сыром-маслом, так посмотрела на мои руки… Как на уродку.

Выходит, папа показывал, как лучину щепить и жечь – не просто так? Он нас учил заранее?

Лучины жечь, вручную доить, на лошадях пахать?

Да и нет у нас лошадей.

Не хочу, не хочу, не хочу!..

А если заболеет кто? Где лечиться? Сергей Саныч что-нибудь придумает… а что он придумает? Плотину на реке хотят ставить. Папа говорил, они с Вадимом прикидывают…

Да кто ж нам разрешит? Зачем обманывать самих себя? Если даже электричество и газ отключают.

Хотят нас сжить со свету. Ну и правильно, что здесь делать? Так и ходить за коровами всю жизнь? Всю жизнь мучиться! А сестренки мои? Они уже сейчас полдня на огороде, а дальше хуже будет.

Мне уже шестнадцать скоро… И за кого замуж выходить? Все такие старые… Александр хороший, всегда мне улыбается, но он ведь тоже старый! И никого, никого вокруг нет!

Как тогда Александр на нас смотрел!.. когда мы купались. Он на меня одну смотрел. Ни на маму, ни на Ларису. Всю ночь уснуть не могла.

А как же свиньи теперь? Коровы-то перезимуют в холодном коровнике, а свиньи помёрзнут. А коров вручную доить? Много не надоишь.

Если и надоишь, девать некуда. Закон какой-то приняли – чтобы никто ничего не выращивал и не разводил, даже для себя. Всё только через треды и сетки.