Страницы минувшего будущего
Шрифт:
– Да нет у неё цены!
Сиплый выдох – всё, на что хватило сил. Денис смотрел на неё так, словно видел впервые, и чувствовал, как тупая боль медленно, но оттого не менее упорно завладевала им целиком, погружая если не в оцепенение, то во что-то очень близкое точно. Боль, которая дарила просто дикое по своей природе разочарование.
Ведь она так и не поняла ничего.
– Какая же ты дура…
– Я дура?! – Волкова вскочила на ноги, едва не завалившись обратно. Отскочила на несколько шагов, глядя дикими глазами и бившись в нескончаемых судорогах. – А ты?! Ты?! Чем ты лучше?!
Она кричала, вопила одно и то же, совершенно растеряв всяческий контроль над собой. Хриплый
Словно её пытали.
Ужас захлестнул Дениса с головой, накрыл своей ледяной волной сразу, как только мысль эта появилась; накрыл, не оставив никакой возможности сопротивляться. Надрывный, оглушавший вопль возвращал в полуразрушенный дом, в ад, который настиг в жалкие девятнадцать лет. Ад, в котором он остался навсегда.
Трясшейся рукой осторожно, настолько осторожно, насколько вообще мог, обхватил тонкое предплечье и потянул на себя. Рука, словно кукольная, безо всякого сопротивления приподнялась над размётанными по лицу и сену волосами.
– Пожалуйста, замолчи. Пожалуйста.
У него не имелось сил перекричать её. И собственный голос послышался настолько неузнаваемым, настолько предательски дрожащим, что ещё немного – непременно сорвался бы. Ведомый слепой паникой, Денис просил, буквально молил лишь об одном, сжимая худую слабую руку. Стараясь не вспоминать, как совсем недавно её едва сумели скрутить двое крепких мужиков. И как он испугался тогда, в единый миг непростительно обессилев.
Как случилось, что сквозь собственный крик Волкова сумела услышать? И почему в следующий же миг замолкла, воздухом захлебнувшись? Словно в дурном сне Денис следил за всеми её движениями, по-прежнему не ослабляя хватки: как глубоко, часто дышала несколько бесконечных минут, как свободной рукой, которая явно не слушалась, кое-как откидывала волосы с лица. И как повернулась к нему, тоже видел.
И не узнал этого лица.
Серая, землистая кожа, с которой так быстро ушёл, не оставив даже следа, румянец; до сих пор припухшая, ставшая лиловой губа со съехавшей в сторону повязкой; огромные, просто огромные синяки под глазами, а сами глаза… в них страшно смотреть, но Денис смотрел. Смотрел, нарочно изводя себя, и не мог разглядеть совсем никакого света. Волкова замолчала, и тот лёд, уже успевший сковать, постепенно терял свою хватку, отпускал, позволяя хотя бы дышать более или менее ровно. Настолько ровно, насколько вообще возможно.
– Если тебя убьют, я тоже умру. Не выживу здесь одна. И какая тогда разница?
От спокойствия, равнодушия даже, с которым она проговорила эти слова, глядя в потолок, вновь накрыло приступом тошноты. И как-то совсем машинально Денис сжал её руку, неосознанно вымещая на тонком запястье всю ту озлобленность, которая в единый миг загорелась, обжигая нутро.
– Глупость.
Попытка усмирить собственный голос оказалась провальной. И потому, когда Волкова безмолвно, одними губами пролепетала: «Пусти», посмотрев прямо в глаза, он безо всяких колебаний откинул её руку. Совершенно не заметил, каким образом сумел безошибочно разгадать короткое слово и не ошибиться. Некоторое время смотрел на путавшиеся в бордовых прядях светлые тонкие соломинки, но как будто не видел их – настолько всё сливалось в размытые пятна. Сфокусироваться
– О матери бы подумала. И потом – мы здесь, как на курорте.
Уже думал отстраниться, чтобы хоть попробовать встать, да не успел. Волкова вдруг дёрнулась, хотела, наверное, хотя бы на локти опереться, но тут же обессиленно упала обратно на заваленный сеном пол. Посмотрела как-то зло, совсем безумно – это уже с опозданием понятно стало.
– Откуда тебе знать? Да откуда тебе знать?!
И терпение лопнуло. В пару мгновений Денис дотянулся до стоявшего у стены кувшина и выплеснул его содержимое на уже начавшую было вновь истерить Волкову. Та кратко взвизгнула, тут же утихла и закашлялась – вода, видимо, попала в нос. Прозрачные капли потекли по щекам, шее, залили примятое сено и его куртку. Однако сил на то, чтобы вновь услышать этот надсадный крик, не существовало. А, значит, и выхода другого тоже.
– Воды больше нет. Теперь до утра с этим живи, – сказал Денис так ядовито, как только мог, одновременно чуть отворачиваясь. С удивлением отметил, что подобный оттенок голоса отрезвил получше, чем опустошённый в лицо кувшин – только после услышанного она затихла окончательно. Перекатилась на правый бок, оказавшись к нему лицом, и поджала под себя коленки. И настолько вид у неё стал жалким, что дальше уже, казалось, было некуда. Проследив за неуклюжими попытками вытереть лоб о грязные, разодранные джинсы, незаметно выдохнул и решил, что игнорировать вопрос, пусть и так истерично заданный, уже не имело никакого смысла. – Я в Афгане служил. Всякое бывало.
А голос совсем уж глухим вышел.
Возня тут же прекратилась. Волкова смотрела на него – не почувствовать этот долгий, внимательный взгляд, упиравшийся под ребро, оказалось слишком трудно. Но ни обернуться, ни как-то отреагировать Денис так и не смог.
Ей понадобилось семь дней. Всего неделя – и от девчонки, которая три с половиной месяца действовала на нервы, не осталось и следа. Истерзанная страхом и постоянной болью, пережившая потерю близкого – в том сомнений не возникало никаких – человека, Волкова и самой себя лишилась почти окончательно. Не понимала, что делала; не понимала, что говорила. Могла часами – в буквальном смысле часами, Денис несколько раз засекал – сидеть неподвижно, словно внутрь себя глядя. А сегодня оказалась на самой грани.
Что, если бы всё оказалось по-настоящему?
Что, если бы её послушали?
Володи не стало; если умрёт и она, Денису нет смысла возвращаться. Как бы ни разъярялся, как бы ни противился, а правда одна: за Волкову он был в ответе. И, если она умрёт, а ему придётся вдруг столкнуться с её семьёй… что он скажет? Как посмотрит в глаза?
Когда через несколько часов пришёл Вагиф, приказав идти к Аслану, удивление залегло на подкорке плотной тенью. Последний не вспоминал о них три дня кряду, а попытки разузнать хоть что-то о причинах подобного остались бесплодными. Потому сегодня, тяжело ступая по выцветшей траве и привычно держа руки за пояс заложенными, Денис напряжённо думал, пытаясь предугадать ход разговора. Впервые за всё время заточения в голову не лезло ничего конкретного, а все мысли так или иначе возвращались туда – в старый сарай, к оставшейся лежать неподвижно Волковой. Она даже не пошевелилась, когда вошёл Вагиф, хотя ещё буквально вчера привычно вздрагивала от каждого его появления. И потому как ни сильны оказывались попытки избавиться от навязчивых дум, да только всё напрасно – каждая из них упорно приводила к одной, той самой, вызывавшей стойкое желание передёрнуться.
Конец ознакомительного фрагмента.