Страницы, выпавшие из книги "Древняя История"
Шрифт:
... "Если человек украдет достояние бога или дворца, этого человека должно убить; а также того, кто примет из его рук украденное, должно убить".
... "Если человек совершит грабеж и будет схвачен, его должно убить".
..."Если человек изнасилует жену человека... то этого человека должно убить".
..."Если человек станет обличать, под клятвой, человека, бросив на него обвинение в убийстве, и не докажет этого, то обличающего этого должно убить".
..."Если человек протянет палец против божьей сестры и не докажет обвинение, то этого человека должно подвергнуть перед судьями, а также обрить ему виски".
"Если человек украл сына другого человека, его должно убить".
..."Если судья будет судить... постановит
...Насилие, самоуправство, воровство, грабеж, изнасилование, лжесвидетельство, похищение детей, неправедное судейство... Прошло четыре тысячи лет. Человечество шагнуло от бронзового века, к полетам в космос. Достигло высокого уровня экономика, культура, искусство... А в уголовном кодексе все те же статьи: воровство, насилие, неправедное судейство...
Царь Мидас.
Фригия располагалась в Западной части Малой Азии, там, где сейчас находится Турция. Но в первом тысячелетии, до нашей эры, в Малой Азии, турок еще не было. Ни одного. О том, что где-то есть какие-то турки, местное население даже и не подозревало. Ни о сельджуках, ни об османах. О турках местные жители узнали потом, столетия спустя, когда те, неведомо откуда, пришли на эти земли и завоевали их.
Согласно историческим легендам, Фригийское царство создал остроумный и мудрый Гордий, тот самый, который напутал из сыромятных ремней хитрый "Гордиев узел". "Развязать" этот необыкновенный узел сумел только Александр Македонский, и то с помощью меча. А сыном Гордия, к которому, после смерти царя, перешел трон, был так же широко известный Мидас. Однако, ни гордиевской мудростью, ни его предусмотрительностью Мидас не отличался, а потому он и вляпался в неприятную историю...
Летописцы обычно сообщают о различных сражениях, которые регулярно происходили в те доисторические времена. И, к сожалению, почти не рассказывают о том, как, в промежутках между войнами, люди занимались различными гражданскими мероприятиями: жертвоприношениями, кулачными боями: "стенка на стенку", перетягиванием каната, спортивными единоборствами, состязаниями в исполнении различных эстрадных жанров, конкурсами красоты, демонстрацией мод... Вспомните, откуда к нам пришли олимпиады, балаганы, театры, цирки, бокс, народные пляски, комедия дель арте, джаз и караоке... Из самых далеких времен. Жители Малой Азии не были, в этом отношении, исключением. В тех краях, еще до нашей эры, даже на государственном уровне, уделяли много внимания пению и музыке, постоянно проводились различные состязания, конкурсы и фестивали.
Конечно, в Малой Азии тогда было много разных государств, которые населяли небольшие, но независимые, гордые и талантливые народы. Естественно, каждый из этих народов имел основание считать, что он и есть самый-самый... Поэтому, не могло быть и речи, чтобы, на равных, объединиться в какой-нибудь сердечный "Малоазиатский союз", как это сделали, в наши дни, объединившиеся в дружественный и, главое, равноправный "Евросоюз" многие государства Европы. А поскольку "Малоазиатского союза" не существовало, то все соревнования и конкурсы, мастера спорта, мастера эстрады и мастера моды, проводили каждый в своей стране. Лидийцы в Лидии, мидяне в Мидии, а фригийцы, естественно, во Фригии.
Занимательная история, с царем Мидасом и доставшимися ему ослиными ушами, началась во время состязания певцов на большой эстраде центрального концертного зала, в столице Фригии, Гордионе. Две недели здесь проходил ежегодный открытый Всефригийский фестиваль эстрадной песни, в память царя Гордия. Поскольку фестиваль был открытым, участие
Первым выступил Аполлон. Он пел и сопровождал свою песню игрой на кифаре. Аполлон, как всегда, талантливо импровизировал. Песня рождалась прямо здесь, на сцене. Это была песня о жизни, о радости, молодости и счастье... О ростке оливкового дерева, который пробивается к солнцу, о морской волне, ласкающей берег, о прелестях осеннего леса, о легком ветерке, что колышет бескрайнее поле пшеничных колосьев, о трепетной любви, о колыбели, в которой мать качает младенца...
Когда певец закончил, и кифара умолкла, зал, по-прежнему сидел, как зачарованный. Он все еще слышал голос певца и нежные звуки кифары. И шелест морской волны, и лепет младенца... Неизвестно, сколько времени длилось бы это очарование. Но кто-то громко, на весь замерший зал, вздохнул... Затем, еще кто-то, так же громко, промолвил: "Ох-хо-хо!.. Святая Кибела!.. Разве такое может быть?!!" И зал очнулся. Бесконечно долго не утихали аплодисменты и крики: "Браво, Аполлон!" "Аппо лучше всех!" "Мы с тобой, Аппо!" "Гордиев узел! Гордиев узел!"
Постепенно, восторги утихли, Аполлон удалился за кулисы и на подиум неторопливо вышел Пан.
Пан низко поклонился публике, хитро и многообещающе, как это мог делать только он, улыбнулся и подмигнул публике. Затем поднес к губам свою знаменитую флейту. Зал снова замер, ожидая чего-то удивительного и необыкновенного. И не обманулся: над залом поплыли звуки необыкновенные и чарующие.
Флейта тоненько и жалобно визжала, раскручивая длинную, скрипучую и медленно извивающуюся мелодию, затем рассыпала по каменному полу дробь каленного гороха и плеснула на этот дребезг чем-то, пузырящимся и булькающим... Мелодия прервалась на короткое мгновение, резко шлепнула на землю что-то тяжелое и пошла крутить невообразимые грохочущие спирали...
Тут же на сцену выпрыгнул лохматый, плешивый Силен, а за ним четыре заросших шерстью, рогатых, козлоногих Фавна. Публика громко и дружно ахнула: Пан, оказывается, выбрал себе, для подтанцовки, одну из самых знаменитых в Малой Азии, музыкально-танцевальную рок-группу "Рога и копыта".
Силен высоко подпрыгнул, сделал сальто, два раза перекувыркнулся и побежал на четвереньках, вокруг Пана, хлопая ушами в такт музыке и подметая пегой бородой подиум. А Фавны разбились на пары и стали художественно бодаться, высоко подпрыгивая и взбрыкивая. Перестук рогов, дробь копыт и лихие вскрики: "Эх! Плех! Наш успех! Мы танцуем лучше всех!" - естественно вплетались в закрученную извилинами мелодию флейты и с восторгом принимались залом. А заводные Фавны, подначивали зал: "Мы танцуем лучше всех! Наш успех! Эх! Эх! Плех! Плех!"
Сам Пан, то и дело, отрывался от флейты и пел. Это тоже была импровизация... В песне упоминались рытвины и колдобины, мрачные тучи, обливающие все мутными дождями, непролазная грязь на дорогах, разбитые колеса, сломанные оглобли и длинные черные лошадиные хвосты. Пан, почему-то, то и дело, упорно возвращался к лошадиным хвостам, и при каждом напоминании о них, выразительно подмигивал. Сопровождающие мелодию Фавны, отбивали копытами чечетку, прыгали друг через друга и садились на шпагат. Плешивый Селен продолжал энергично кувыркаться, вокруг Пана, между кувырками, пошлепывал себе ладошками по плеши, как по барабану, и лихо тряс бородой.