Страницы жизни русских писателей и поэтов
Шрифт:
Мартынов не был трусом. За службу имел двадцать семь высочайших благодарностей, а за кампанию с горцами в 1837 году получил орден Святой Анны с бантами. В чине ротмистра Гребенского казачьего полка он вместе с Лермонтовым участвовал в экспедициях А.В.Галафеева.
Красавец кавалергард кроме огромного тщеславия имел еще одну слабость – карточную игру, причем нечестную, за что и получил прозвище «Маркиз де Шулерхов». Шулерство, пренебрежение к однополчанам привели к тому, что офицеры полка подали прошение высшему начальству о переводе Мартынова в другой полк. В феврале 1841 года в чине майора
Штабист М.А.Костенецкий, служивший при штабе в Ставрополе вспоминал: «Из веселого и светского изящного молодого человека сделался каким-то дикарем: отрастил огромные бакенбарды, в простом черкесском костюме, с огромным кинжалом, в нахлобученной белой папахе, вечно мрачный и молчаливый». Таким, в возрасте двадцати пяти лет он приехал лечиться на воды в Пятигорск.
Верзилинский дом привлекал к себе пятигорскую молодежь не только гостеприимством, но и дочерями генерала: Аграфеной, Надеждой, и Эмилией. На них Лермонтов написал экспромт.
За девицей Эмилией
Молодежь как кобели.
За девицей же Надина
Был их тоже не один;
А у Груши в целый век
Был лишь дикой человек.
Мишель и Николай симпатизировали Эмили, но она предпочитала внимание Мишеля. Эмилия Александровна потом вышла замуж за родственника Лермонтова А.П.Шан-Гирея и оставила воспоминания о поэте.
Мартынов никогда не расставался с длинными кинжалами. Как-то он пришел к Лермонтову играть в карты в бешмете, подпоясанном ремнем с оружием наперевес. Бритая голова Мартынова впечатляла. Увидев друга, хозяин продекламировал.
Скинь бешмет свой друг, Мартыш,
Распояшься, сбрось кинжалы,
Вздень броню, возьми бердыш
И блюди нас, как хожалый!
Четверостишье было встречено хохотом. «Мартыш» смутился. Во время очередной пирушки кто-то из гостей съязвил в сторону Николая Соломоновича, касаясь его сомнительных достоинств. Мишель развил оброненную мысль.
Он прав! Наш друг Мартыш не Соломон …
Тот храм воздвиг и стал известен всем
Гаремом и судом,
А этот храм, и суд, и свой гарем
Несет в себе самом…
Парировать нечем. Снова скрытая обида на поэта. Не способствовали взаимоотношениям и иронические рисунки Лермонтова на Николая, над которыми часто смеялись в компаниях.
“У него была страсть отыскивать в каждом своем знакомом какую-нибудь комическую сторону, какую-нибудь слабость, и, отыскав ее, он упорно и постоянно преследовал такого человека, подтрунивал над ним и выводил его, наконец, из терпения… Не Мартынов, так кто-нибудь другой убил бы его”, – так считал И.И. Панаев.
Незадолго до дуэли полковник Ильясов имел задушевный разговор с Лермонтовым: “… я вас люблю… если бы у меня был такой сын, я бы вполне был счастлив!… Ведь вы такой умница!… И что же? Только дурачитесь… Бросьте все это…ведь они убьют вас!… Посмотрите, сколько вы врагов себе нажили, а ведь это все друзья ваши были”… Изменить себя Лермонтов не мог и, возвратившись домой, написал.
Мои друзья – вчерашние враги,
Враги – мои друзья,
Но, да простит мне грех господь благой,
Их презираю я…
Строки – отчаяние человека, стоящего
11
До роковой дуэли, кроме с Барантом, у Лермонтова оставалось несколько. В 1830 году он стрелялся с родственником – Столыпиным-Монго из-за двоюродной сестры. Потом, якобы «Лермонтов стрелялся с А.Н.Долгоруким, которого он убил» – это со слов А.Ф.Тирана. Смерть Долгорукого от пули Лермонтова не подтверждена. Еще Мишель дрался с другом детства Алексеем Лопухиным из – за Екатерины Сушковой в 1835 году. В 1837 по дороге в Георгиевск Мишель перессорился с тремя попутчиками и был вызван ими. Секунданты не допустили «смертоубийства». С Р.И.Дороховым тоже была проба пистолетов. Дорохов хотел проучить "столичную выскочку", но потом расстались друзьями. В 1841 году "друзья" провоцировали С.Д.Лисневича на дуэль, на что получили ответ: "Что вы, чтобы у меня поднялась рука на этого человека!"
Версий дуэли с Мартыновым много. Даже близкие друзья и откровенные враги Лермонтова не могли их четко назвать. В своей исповеди, спустя сорок лет после дуэли, Мартынов не коснулся истинных причин и деталей поединка, но не поскупился на похвалы убитого им.
… “все одинаково сознают, что он был очень умен, а многие видят в нем даже гениального человека. Как писатель, действительно, он весьма высоко стоит… он был добрый человек от природы… что все хорошие движения сердца, всякий порыв нежного чувства он старался так же тщательно в себе заглушить и скрывать от других, как другие стараются скрыть свои грустные пороки…”.
Версия оскорбленного брата за сестру Наталью, которая, возможно, и послужила прообразом княжны Мери, не выдерживает критики и не подтверждена современниками. Другая версия. Лермонтов якобы распечатал письмо, которое вез Мартынову и не вернул ему триста рублей, переданные родителями, но это не вписывается в мораль поэта, тем более, что его в Тамани обокрали и в числе вещей, похитили письмо к Николаю Соломоновичу. Он не был в обиде, так как Мишель отдал ему свои деньги. Не повод для дуэли и то, что главное действующее лицо романа Грушницкий похож на Мартынова, а тем более конкуренция Лермонтова и Мартынова из-за рыжей красавицы Эмилии Верзилиной.
Может быть, ближе к истине биограф Лермонтова П.Л. Висковатов: “Нет никакого сомнения, что г. Мартынова подстрекали со стороны лица, давно желавшие вызвать столкновение между поэтом и кем-нибудь из не в меру щекотливых или малоразвитых личностей. Полагали, что “обуздание” тем или иным способом “неудобного” юноши-писателя будет принято некоторыми влиятельными сферами в Петербурге… Мы находим много общего между интригами, доведшими до гроба Пушкина и до кровавой кончины Лермонтова”.
Могло быть и такое, как вспоминал секундант Мишеля А.И. Васильчиков: “Положа руку на сердце всякий беспристрастный свидетель должен признаться, что Лермонтов сам напросился на дуэль и поставил своего противника в такое положение, что он не смог его не вызвать… Этот печальный исход был почти неизбежен при строптивом, беспокойном его нраве и при том непомерном самолюбии или преувеличенном чувстве чести, которое удерживало его от всякого шага к примирению”.