Странники в ночи
Шрифт:
– У меня горе, - неожиданно признался Олег.
– Давайте выпьем...
– Какое горе?
– сочувственно спросил Юра, наклоняя бутылку над рюмками.
– Любимая девушка на моих глазах целовалась с другим...
– У тебя денег нет, - отрубил Максим.
– А девушки будут целоваться с теми, у кого их полно. Вот все, что им нужно.
Бог мой, подумала Аня. Неужели он действительно так считает? Вроде бы неглупый человек, а впадает в столь распространенный грех обобщений...
Будто подслушав её мысль, Максим улыбнулся ей.
– О присутствующих не говорим...
–
– Деньги, вещи... Коммунистический идеал: каждому - по потребностям!
– Коммунисты - жалкая кучка людей. Они что, вечны? Будут новые партии, новые споры о том, что лучше...
– А мы, как подопытные животные, - вставил Юра.
– Так что же лучше?
– рассеяно произнесла Аня, думая о Мооле. Материализм, идеализм?
– Как всегда, что-то среднее.
– А что лучше, - проговорил Олег, уставившийся на бутылку, - религия или атеизм? Таблетка от нервов или Бетховен для души?
– Нашелся любитель Бетховена, - хмыкнул Юра.
– Ты хоть пятую симфонию-то слышал? Не три минуты в диско-версии Уолтера Мэрфи, а полностью?
– Ты много слышал, классик, - обозлился Олег.
– Брэк, - встрял Максим.
– Не переходите на личности. И кстати, пора спросить: дорогие гости, не надоели ли вам хозяева?
После этих слов, за которые Аня была благодарна Максиму, начали собираться, тем более что бутылка все равно опустела. Юра хотел остаться, чтобы помочь Ане убрать посуду, но она сослалась на недомогание и желание прилечь.
Обрывочный разговор продолжался в прихожей.
– Человек придумал кучу условностей, ненужных представлений, а когда запутывается, создает ещё новые, и тут уж запутывается окончательно...
– Человек - животное, возомнившее себя разумным, и того хуже Господом Богом...
– Без цивилизации никак. Кротовая нора, воронье гнездо - тоже цивилизация...
– Цивилизация...
– Человечество...
– Смысл жизни...
– Юра, - внезапно спросила Аня, уже открывая дверь, - а в чем ты видишь смысл жизни?
– В тебе, - выпалил Юра и покраснел.
– Вот как?
– чрезвычайно удивленно произнесла Аня.
– Ты видишь смысл жизни во мне?
Юра как будто намеривался что-то ответить, но Олег затрещал о пластинках, а Максим одновременно - об экзистенциализме, и Юра только открыл и закрыл рот.
Проводив гостей, Аня вернулась в комнату и опустилась на кровать. Ребята пробыли у неё не слишком долго, но Аня ощущала усталость, её утомила их болтовня. О чем они говорили? В сущности, ни о чем. Посмотреть со стороны - достаточно развитые молодые люди затронули важные темы... Но ведь за этим ровным счетом НИЧЕГО НЕТ! Олег, Максим - ладно, малознакомые, безразличные Ане персонажи. А Юра, почти неспособный поддержать беседу даже на их уровне? Кто он такой, Юра Солдаев? Хороший парень... Ну да. Когда о человеке нечего сказать, прибегают к последнему оправданию: "Зато он хороший парень". Студент пединститута, будущий учитель - словесник...
Не раздеваясь, Аня легла на спину, прикрыла глаза. В полудремоте ей не то смутно припоминалась, не то грезилась какая-то давно прочитанная
... На следующее утро улицы города вновь окутал туман, и Аня записала в своей тетради такое стихотворение.
Свежий по улице стелет туман,
Дождь прилетает нежданно и вкрадчиво
И нескончаемо, издалека
Ветки качает, немножечко пьян.
В блеске земля,
Вздох на рыхлых обочинах,
Радость со страхом в слезах утонуть
И не напившись покоя, уснуть.
Призрачный миг,
Миг покоя и шелеста,
Капли слетают, как мысль о любви
И зацепившись за веточки, тают.
11.
КИТАЙ
1603 ГОД
Воздух сгущался, и плоскость равнины делила мир пополам.
В верхней, полусферической части разделенного мира плавало одинокое безумное солнце, то белое, то оранжевое, то золотое, то красное. В нижней, под ногами путника, был песок, только песок. С каждым шагом он пересыпался, шуршал, поскрипывал... Возможно, думал путник в давно потерявшем всякий цвет истрепанном одеянии, вот именно здесь человеческая нога впервые ступает на этот песок.
Убийственный жар, льющийся с неба, своей золотистой густотой напоминал лучшее вино с виноградников Толедо, и он уплотнялся до такой степени, что становился почти осязаемым, воплощался в вязкое облако перед глазами, исторгающее голубые искры. Путника - босого, с выбритой головой - оглушал звон в ушах, он то и дело останавливался, точно придавленный собственной тяжестью.
Песчаная равнина, раскаленный купол неба - пусто и торжественно, как в заброшенном храме, куда никто не приходит, ибо пришедший будет смят и уничтожен всеподавляющим величием. "Вот храм, - бормотал путник, - зачем их строить, все уже есть, великолепное и отвратительное". За этой мыслью появлялись другие... Сейчас путник не ценил их, ибо ЗАСТАВЛЯЛ себя думать. Он двигался, не имея воли делать усилия, в отчаянии, какое могло быть свойственно ползущим потерявшимся муравьям.
Солнце клонилось к горизонту. Вдали показались холмы, среди которых пряталась скромная хижина старого Учителя. Путник смотрел на них с горечью вместо радости. "Увы, нет ничего непредсказуемого"...
Он возвращался - теперь он мог вернуться, пристанище уединения и раздумий больше не было его домом, как не принадлежало ему имя Альваро Агирре. В аскетичных бдениях и осмыслении уроков Учителя он заслужил иное имя - Дао Линь, и теперь он возвращался, чтобы продолжить учиться.
"Желтое море песка, я плыл с тобой", - вспомнил он строку никогда не существовавшего на свете поэта. Долго, очень долго будет он хранить в памяти свое возвращение, длинный путь между небом и землей, под самым солнцем. "Прощай, царица тоски", - говорил пустыне Дао Линь.