Странники в ночи
Шрифт:
За городом, на автостраде я прибавил скорость. Чтобы доехать домой, нужно было миновать новые районы, скопища высотных зданий, построенных довольно далеко от дороги. Я смотрел на эти многоэтажные башни с чувством печального бессилия. Десятки домов, тысячи окон. Может быть, за двойными стеклами одного из них - уют, покой и любовь. Спасение, которого я страстно жажду. Но их слишком много, и машина летит мимо, мимо... Золотые искры окон - безжалостные осколки, впивающиеся в сердце.
Тоска охватила меня. Я стиснул зубы и выжал из машины максимально
Моя комната на ветру - я так любил её когда-то! И сейчас не испытывал к ней ненависти. Все что угодно, кроме любви и ненависти - ни того, ни другого не осталось в душе. Какой там цвет в конце моего пути? Золотой, черный, бездонно-серый? Никакого. Вот именно - ничего.
Я погасил фары, вышел из машины. Отпер дверь, шагнул в комнату, повернул выключатель на стене. Картины (их сорвал ветер!) висят на прежних местах, книги (они с шорохом и стуком падали на пол!) валяются на столе в привычном беспорядке. Прекрасно, ничего не случилось - но был телефонный звонок, эта змея выползла из телефона и ужалила меня в мозг.
Все равно. Я подошел к дивану, механически разделся и лег. Кажется, телефон снова трещал, но я уже спал как убитый.
Проснулся я оттого, что как будто ощутил чей-то долгий пристальный взгляд. Открыл глаза и улыбнулся. На краю дивана сидела та, которой я звонил по телефону-автомату, моя последняя и несбывшаяся надежда. Она пришла, она сидела здесь и ласково гладила теперь мое плечо.
– Как ты сюда попала?
– спросил я.
Она поцеловала меня с грустной улыбкой.
– Это сон, - сказала она.
– Во сне чего только не происходит. Меня тут нет, но какое это имеет значение?
– Сейчас никакого.
– Никогда никакого, - поправила она.
– Ты одинок?
– Нет. Я не говорил этого тебе. Я всегда знал, что ты придешь и спасешь меня. Знал с той самой минуты, когда впервые тебя увидел.
– Но это сон.
– Какое это имеет значение?
– Сейчас никакого, - сказала она.
– Никогда никакого, - сказал я.
Мы засмеялись счастливо, как дети.
– У нас много времени, - сказал я.
– Зависит от тебя.
– Разве? Это будет хорошее время.
– Я люблю тебя.
– Я люблю тебя. Только это сон.
– А наяву?
– Всегда люблю тебя. Когда ложусь спать, мысленно желаю тебе спокойной ночи, встаю - доброго утра. Когда пишу новую книгу, пишу для тебя.
– Ты говорил, что пишешь для некоего абстрактного читателя, воображаемого, кто вдалеке, кого, может быть, и нет совсем.
– Я врал.
– Я люблю тебя.
– Во сне. Наяву ненавидишь.
– За что?
– Не знаю.
– Я люблю тебя.
– Хорошо.
Последнее слово я прошептал с полузакрытыми глазами. Потом я поцеловал её, она юркнула под одеяло и прижалась ко мне.
– Ты наркоман.
– Почему?
– Ты со мной во сне, в мечтах.
– Ты говоришь верные и мудрые вещи. В жизни ты не такая.
– Проще?
– Да.
– Конечно. Ведь я - настоящая, живая - и та, какую ты придумал себе, совершенно разные. Еще одна пытка, которой ты добровольно себя подверг.
– По-твоему, я дурак?
– Еще хуже. Ты меня ненавидишь.
– Вранье.
– Нет.
– Иногда мне кажется, что ненавижу. Но это самообман, выдуманный для успокоения. Я люблю тебя.
– Во сне?
– Всегда.
– Ты любишь не меня. Нет, ты не дурак... Ты убийца. Ты разрушаешь все, к чему прикасаешься.
– Тогда в первую очередь я убиваю себя.
– Но другим от этого не легче.
– Какое мне дело до других?
– Наконец-то ты искренен.
– Но я люблю тебя.
– Нет. Тебе хочется так говорить, хочется так думать. А если я скажу тебе всю правду?
– Давай. Все равно это сон.
– Ты хочешь думать, что любишь меня, потому что вбил себе в голову: я для тебя - единственный выход из клетки одиночества. Ты не колеблясь принесешь меня в жертву твоему идолу, маленькому зубастому эго. Ты не только убийца, ты предатель.
– Благодарю за откровенность.
– Но я люблю тебя.
– Почему?
– Потому что это сон.
– А в жизни - нет?
– Нет. Кто может полюбить тебя в жизни? Ты отвратительное создание.
– Некоторые люди уверяли, что любят меня. Они говорили неправду?
– Они надеялись на чудо. Но в наш век с чудесами плоховато.
Она поцеловала меня, посмотрела нежно и печально, выбралась из-под одеяла.
– Уходишь?
– Да.
– Спасибо тебе.
– За что?
– За то, что ты пришла. И ещё за то, что мы поговорили так, словно это был сон. Так лучше.
Она улыбнулась на прощание, тихо прикрыла за собой дверь. Я знал, что это расставание - навсегда, и мне больше никогда не суждено её увидеть. И я знал также, что все ею сказанное - правда. Но как ужасно, мучительно терять её навсегда! Это страшное слово бьет наотмашь. Навсегда. Это значит, что будут бежать, с нами или без нас, минуты, часы, дни, годы, и наши тела никогда более не соприкоснутся. Вся жизнь, будь она исчезающе короткой или долгой, пройдет под леденящим знаком беспощадного слова. Навсегда.
Я встал с дивана, наспех натянул одежду, подсел к столу, достал из ящика лист бумаги, задумался. Что написать, зачем, кому? Какую-нибудь благоглупость вроде "В моей смерти прошу никого не винить?" Да уж кого тут винить.
С усмешкой я скатал бумагу в упругий шарик, подошел к шкафу, вынул прочную веревку. Потом я взобрался на стол, снял с крюка потолочный светильник. Осталось только сделать петлю. Я возился с веревкой минуту, две, три, пока меня не разобрал нервный смех. Тогда я спрыгнул на пол и снова уселся за стол.