Странники войны
Шрифт:
Брандт растерянно посмотрел на толстую коричневую папку с тиснеными на ней золотыми орлом и свастикой, и рейхсфюрер заметил, как она задрожала в широкой волосатой руке штандартенфюрера. Не так-то просто было адъютанту расставаться со своим шедевром канцелярского искусства.
— Я конечно же немедленно выполню ваш приказ, господин рейхсфюрер, — пролепетал порученец. — Простите, я не считал, что уже пришло то время...
— Но оно пришло, — резко прервал его Гиммлер. — Я вообще не уверен, что подобные досье целесообразно содержать где бы то ни было на территории рейха.
— Оно пришло, — повторил Брандт, потупив голову. «И можно не
46
Скорцени отложил в сторону увесистый машинописный том и, подойдя к окну-бойнице, несколько минут всматривался в багровосиний вечерний горизонт, увенчанный зубчатой стеной горного хребта. Угасал еще один из тех, далеких от фронтов, политики и вселенских волнений, день, который ничего «первому диверсанту рейха» не подарил, однако же ничего и не отнял. Обычный день, частица жизни, пронесшаяся по небосклону бытия, подобно стремительно угасающему метеориту.
Эта облаченная в антрацитово-черный переплет машинопись являлась одним из трудов «группы провидцев» из института по исследованию наследственности предков «Аненэрбе». В нем были собраны описания нескольких сотен всевозможных таинственных и курьезных случаев, в основном связанных с реальными двойниками, а также двойниками-видениями (то есть, когда человек встречается с самим собой, как бы со своим отражением).
Что касается Скорцени, то из земных он давно признавал только один мир — мир профессионалов. Чем больше он проникался уважением к ним, тем презрительнее относился ко всему любительскому, непрофессиональному, тем с большим пренебрежением воспринимал людей, не желающих совершенствоваться в своем ремесле или хобби. Только этим адъютант штурмбаннфюрера Родль мог объяснять ту непозволительную трату времени, которую его шеф позволял себе, доводя до филигранности операцию «Имперская Тень».
Убедившись, что сотворить, подобно Господу, фюрера-двойника в течение шести библейских дней не удастся, Скорцени понял, что взялся за это дело... по-дилетантски. Следовало начинать с личности двойника, с его амбиций, а он положился на этих рожеправов-хирургов. Несолидно. Вот почему Отто решил вернуться к азам этой древней интриганской науки. К теориям, пытающимся объяснить, почему в разных концах страны, а иногда и планеты, люди рождаются совершенно похожими, подобно близнецам. Причем очень часто похожесть их оказывается столь же трагической, как и переплетающиеся судьбы невольных двойников.
Подобно книгочею-схоласту, он ринулся познавать сущность невероятности всех тех вероятностей, что описаны очевидцами в разных странах и в разные века; выяснять, что такое двойники. Неужели — элемент «удивительной гармонии, заложенной в основание Вселенной», как, не мудрствуя лукаво, утверждал кронпринц современной философии Артур Шопенгауэр? Так и не выяснив при этом до конца, кем и во имя чего эта гармония заложена. Разве что гармония во имя гармонии? Вполне может быть. Нечто подобное Скорцени уже приходилось слышать от мусульманских фундаменталистов: «Исламское вероучение является вершиной человеческой мысли, поскольку это вероучение — исламское» или «Мысли, обращенные к аллаху, являются святыми, поскольку навеяны они самим аллахом».
Правда, по другой версии, в двойниках, как и в стремлении многих индивидов самозабвенно подражать кому-либо, проявляется извечный
Эта довольно смутно и заумно сформулированная концепция представлялась Скорцени убедительнее многих других, поскольку напрямую, почти мистически проектировалась на судьбу Манфреда Зомбарта. Герой трагедии, связанной с жалким шутом, «разыгравшим комедию в казарме СС», становился героем трагедии, разыгрывающейся в эти дни то в рейхсканцелярии, то в «Бергхофе», то в штаб-квартире фюрера «Вольфшанце».
Однако все это сугубо теоретические изыскания. Куда больше привлекали Скорцени бесчисленные сюжеты, связанные с конкретным использованием внешних данных двойников в ходе той или иной государственной драмы; уму непостижимые сюжеты, написанные на скрижалях истории закаленными в дворцовых интригах придворными.
Только что он перечитал десятистраничный пересказ самой древней из описанных хронистами историй двойника ассирийского полководца Набополасара. Головокружительная судьба этого проходимца заинтриговала штурмбаннфюрера почти каноническими линиями замыслов: людских и божьих. Она заставляла Скорцени осмысливать все новые и новые ходы, которые можно было бы использовать в условиях современной Германии, в зависимости от политической ситуации, состояния фронтов и прочности трона Гитлера.
— Господин штурмбаннфюрер, — появился в дверях адъютант. — Оберштурмфюрер Фройнштаг уже у ворот.
— Уже?
— Так точно.
— Вы уведомили меня об этом с такой торжественностью, словно у ворот крепости появилось воинство вавилонян, — все еще оставался Скорцени где-то в стане войск Набополасара.
— Появление фройлейн Фройнштаг всегда сопряжено с такими невероятными событиями и перевоплощениями, что поневоле будешь воспринимать его, подобно войску у стен последней твердыни.
— Я, конечно, не выдам вас Фройнштаг. Однако философствовать подобным образом в ее присутствии не советовал бы, — полушутя предупредил Родля штурмбаннфюрер. — И никогда впредь не называйте оберштурмфюрера СС «фройлейн». Это уже не совет, а приказ.
— То есть я велю пропустить машину оберштурмфюрера.
— А что, кто-то пытался задержать ее? — едва заметно улыбнулся «первый диверсант рейха». — Хотел бы я видеть эту сцену. Кстати, она прибыла одна?
— С водителем. Я не стал отрывать вас от чтива и сам приказал...
— О водителе и машине я знаю, Родль!
— С ней — та женщина, ради которой Фройнштаг пришлось порыскать по альпийскому Капфенбергу.
— Ага, значит, Ева Браун с ней.
— Простите?..
— Я всегда великодушно прощаю вам, Родль. Что вы так мучаетесь, глядя на меня, словно на жертвенного агнца?