Странное это ремесло
Шрифт:
— И с точки зрения философии я, например, полагаю, что все это, — он небрежно указал на папку, — значительно беднее, чем наша классическая живопись. Меж тем вас, европейцев, эти вещи интересуют больше, чем японская живопись.
— Быть может, она менее доступна для нашего понимания, но еще менее доступна для моего кармана, — сказал я.
Он рассмеялся. Вероятно, не столько моей плоской шутке, сколько моему унылому виду.
— Я мог бы показать вам кое-что. Разумеется, не для того, чтобы предложить вам это, а просто чтобы вы посмотрели…
Японец знаком пригласил меня следовать за ним, вывел в коридор, затем спустился по узкой лестнице, которая привела
— Вы привели меня в сказку…
— Да, но сказка — это не только красота, но и смысл, а красота и смысл, по сути, едины, чего вы, европейцы, не видите.
Прогулка по сказке продолжалась довольно долго, точнее — до той минуты, пока светловолосая дама — вдвое выше и, наверно, втрое тяжелее своего супруга — не принесла нам кофе.
— У меня есть и гравюры, — продолжал японец, закуривая сигарету. — Не те, что там, наверху, а очень старинные оттиски… Уникальные… Но это — в другой раз…
— Почему вы никогда не отпираете свой магазин? — отважился я спросить.
— А зачем? — в свою очередь спросил он. — Чтобы тут толкались толпы туристов?
— Туристы иногда тоже покупают…
— У меня достаточно покупателей, чтобы не зависеть от туристов… Десяток коммерсантов из нескольких стран, покупают оптом. Мне этого довольно. Я уже устал. Я даже вообще уезжал на много лет в провинцию. И вернулся только прошлой весной.
Все это были подробности, конечно, не слишком существенные, но они объясняли загадку низких цен. Позже, когда я поближе познакомился с содержимым магазина, я понял, что гравюры на дереве и впрямь были для японца мелочью. Его интересовали только вещи уникальные, редкости, которые стоили миллионы. Проник я в этот дом только благодаря случаю или по легкомыслию добродушной супруги японца, а хозяин принимал меня просто потому, что ему было скучно и хотелось с кем-нибудь поболтать.
Мне приходилось иногда уезжать из Парижа, но страсть к собирательству не покидала меня ни на миг. Где бы я ни оказался, первые же мои свободные часы уходили на изучение местного антиквариата. Порой эти прогулки по незнакомым городам и улицам приносили мне только впечатления. Но случались и приобретения.
Возвращаясь из Алжира, я задержался немного в Марселе, чтобы повидаться с одним журналистом из местной газеты, который публиковал довольно много материалов о Болгарии. Мы пообедали с моим знакомым, поговорили, а когда он вернулся в редакцию, я решил пройтись по улице Ла Канебьер — мой поезд уходил поздно вечером.
По календарю еще стояла зима, но небо над Марселем было по-весеннему лазурным, а солнце припекало так, что люди ходили без пальто. Я медленно спустился к набережной Старого порта, не испытывая того трепета перед неизведанным, какой испытываешь в чужом городе, потому что уже бывал здесь раньше и заранее знал, что мне предстоит увидеть.
Вдоль набережной тянулись впритирку кабаки и бары, отличаясь один от другого главным образом названиями: «Дакар», «Менелик», «Красавица морячка», «Бар-малютка» — ив самом деле невероятно маленький,
В порту, как всегда, зеваки толпились вокруг артистов, предпочитавших театральным сводам открытое небо, — тут были факиры, атлеты, фокусники, акробаты. Какой-то человек с черными как смоль усами разыгрывал представление с двумя большими обезьянами, рядом другой, за неимением обезьян, — с двумя своими дочерьми. Моряки всех торговых флотов, какие есть в мире, глазели на представления и фокусы, хотя кое-кто из них уже потерял способность не только смотреть, но и твердо стоять на ногах. Курьезнее всех выглядели матросы в бескозырках с длинными красными кисточками, что делало их похожими на детей — с той разницей, что детей вряд ли когда увидишь такими мертвецки пьяными. Некоторое время я наблюдал за двумя такими взрослыми детьми, в нерешительности остановившимися на углу. Похоже, они не знали, чем заняться дальше, потому что были уже неспособны заняться чем бы то ни было. Потом один матрос неуверенным жестом потянулся, сорвал с бескозырки соседа кисточку и с милой улыбкой подал ему.
Море, всю ночь качавшее нас до потери сознания, теперь казалось, по крайней мере с берега, синим и безмятежным; выше, на холме, возвышаясь над муравейником города, вырисовывалась на фоне неба церковь Нотр-Дам дю Гард, увенчанная сверкающим позолоченным изваянием богоматери с младенцем.
Я повернул назад, и теперь уже Ла Канебьер показалась мне крутой и довольно утомительной диагональю, и в душу закралось смутное подозрение, что придется завернуть в первую же книжную лавку, чтобы перевести дух.
Снаружи лавка показалась мне просторной, набитой новыми изданиями, и я бы, конечно, пошел дальше, если бы не привычка все исследовать досконально. Переступив порог, я обнаружил в глубине второе помещение, поменьше, отведенное под букинистический отдел. Как и всегда, я начал с первой полки, а кончил последней и лишь после этого вдруг заметил в нише под окном несколько толстых фолиантов большого формата. К моей досаде, в них были старинные географические карты. Во всех, кроме последнего, который оказался первым изданием графических произведений Хоггарта, — подлинные оттиски с медных досок.
Это обстоятельство, очевидно, было прекрасно известно и владельцу магазина, потому что, перевернув последнюю страницу, я увидел начертанную карандашом цифру, которая значительно остудила мой пыл. Тем не менее это была Находка — гравюры Хоггарта попадаются редко, и в Париже такой том стоил бы впятеро больше. Я вынул бумажник, незаметно проверил его содержимое и не без удивления установил, что денег хватит и на покупку и на то, чтобы расплатиться в гостинице.
Когда я вышел из магазина и двинулся дальше по залитой солнцем улице, первой моей мыслью было, что этот Хоггарт чертовски тяжел. Огромная книга была вдобавок заключена в необычайно толстый кожаный переплет со старинными металлическими застежками. Переплет от времени совсем прогнил, и я решил избавиться от него еще в гостинице или же в поезде. А это навело меня на вторую мысль — о поезде, точнее, о такой пустяковой детали: из-за своего приобретения мне не на что было теперь купить билет. Глупее всего было то, что в восторге от Находки я даже и не вспомнил об этом. Да, подумалось мне, мадемуазель Валантен абсолютно права: тихое помешательство…