Странный мир
Шрифт:
Не учёл я одного: у меня не было ни малейшего опыта житья в таких условиях. Ни малейшего.
Собравшись с духом, я выбрался из-за будки, встал и, придерживаясь за стеночку, заковылял по Московскому проспекту к Сенной площади. Я, конечно, помнил, что в данное время проспект назывался как-то иначе, но как именно - в голову не приходило. А ещё я знал, что в районе Сенной находятся самые жуткие трущобы того времени, где селится городская беднота, нищие, проститутки, воры, грабители, убийцы и прочая дрянь человеческая. И связываться с ними - себе дороже. За копейку
Тем не менее, я шёл на север по проспекту, вглядываясь в здания, поминутно останавливаясь и вертя головой, напоминая деревенщину, впервые оказавшуюся в столичном городе. Где-то оно так и было. Многих привычных домов на месте не оказалось. Вместо них стояли совсем другие - пониже и попроще. Те же, что дожили до конца двадцатого века, выглядели чересчур новыми. Но самое большое впечатление произвела на меня церковь на углу 2-й Роты и проспекта. Я никак не мог предположить, что там стояло что-нибудь подобное.
В принципе, ничто не мешало мне зайти внутрь. Я взял и зашёл.
Разумеется, советское воспитание напрочь лишило меня религиозности. И как полагается вести себя в церкви я представлял смутно. Надеялся, что где-нибудь на стеночке висят права и обязанности верующего при посещении им культового сооружения. Бред, конечно, но мало ли.
В церкви было теплее, чем на улице, а запах, витающий в воздухе, успокаивал. Я находился здесь не один, и решил присмотреться, как ведут себя люди, чтобы уж совсем не попасть впросак. Женщины в платках подходили к прилавку, покупали тонкие свечки, а потом шли к иконе, зажигали свечи, что-то шептали и крестились. Видимо, молились.
Я подошёл, ткнул пальцем в свечу и выложил на ладонь монетку. Из-за темноты не очень рассмотрел - какую. Священник посмотрел на меня, покачал головой, но свечку выдал без комментариев. Вслед за неказистым мужичком, непонятно как затесавшимся среди женщин, я с трудом установил свечку, чтоб она не падала, и встал на колени перед иконой, изображающей Деву Марию с младенцем Иисусом. Молитвы я не знал ни одной, поэтому просто дождался, пока мужичок закончит своё общение с иконой, и направился вслед за ним. Но почти тут же был остановлен голосом из-за спины:
– Что хотел, сын мой, в Храме Божьем?
Я повернулся. Передо мной стоял священник и ждал ответа. Разумеется, я не мог ему сказать, что зашёл из любопытства. Поэтому выдал первое, что взбрело в голову:
– Вот, зашёл поставить свечку господину фон Плеве.
– Во здравие?
– Почему во здравие? Вроде бы за упокой надо?
Ошарашенный, я вертел в пальцах монетки и не знал, куда деть руки. Священник потянулся в сторону, достал лист типографской бумаги и сказал:
– Вот телеграмма о покушении на жизнь министра внутренних дел Вячеслава Константиновича фон Плеве. Только что выпустили.
Я сглотнул и попытался заглянуть в телеграмму.
– Грамотен?
Я истово кивнул. Он дал мне листок желтоватой бумаги с портретом министра, и я прочёл по диагонали, выхватывая отдельные значимые
"15(28) июля 1904 года... Фон Плеве... Раненъ бомбою... Метальщики погибли на месте... Принадлежность ихъ къ Боевой организацiи партии социалистовъ-революционеровъ не вызываетъ сомнений... Министръ помещенъ въ больницу... Надеемся на скорейшее выздоровление..."
– Как же так?..
– недоумённо протянул я, возвращая телеграмму.
– Я же сам видел... Я же был там!
– Что ты видел, сын мой?
– Выбитые стёкла, обломки кареты, окровавленные тела...
Священник отечески улыбнулся.
– Всё правильно. У анархиста не получилось бомбу внутрь закинуть, она и рванула у колеса. Вот и обломки. Обоих злоумышленников убило - вот и тела. Постромки порвало, лошади понесли, а карета осталась на месте. Вот что ты видел, сын мой. Совестливый ты человек. Кроме тебя, никто министра добрым словом не помянул.
– Неправильно это - людей убивать, - хмуро сказал я.
– Пойду.
Я вышел из церкви.
Наверно, следовало вернуться назад, к Варшавскому вокзалу, и ещё раз посмотреть на место происшествия, послушать, что говорят очевидцы. Но потом мне пришла в голову одна мысль. Может, действительно, переход - никакая не машина времени? Может, она - просто дверь во множество миров. Отличающихся, быть может, на самую малость. Ведь действительно, каждый раз, когда я вновь выходил у Варшавского вокзала, что-то было не так, как в предыдущий. Одного мужика, с которым я подрался только в первый раз и больше не видел, достаточно для принятия факта множественности миров. И если я имел дело не с машиной времени, то что же случилось? Почему переход забуксовал на близлежащих мирах?
Мне тут же представилась картина, как крутящаяся дверь перехода натыкается на камушек, подпрыгивает и возвращается почти в ту же точку, как иголка по оцарапанной грампластинке. И что это за камушек? Как его убрать? Если продолжить аналогию, то можно ли надеяться, что камушек постепенно сотрётся и всё нормализуется само собой?
Вряд ли. Никогда безделье не приводило к результату.
Я поскрипел зубами и пошёл к скотоприёмному двору на Забалканском.
По дороге на монетки, взятые из милостыни, сторговал у крестьянина свежие лапти с обмотками и суму, у него же разжился едой и подошёл к точке перехода в достаточно благодушном настроении.
Потребовалось порядка ста переходов, чтобы сместиться в мир, где покушения вообще не произошло. На каждом десятом я выходил к Варшавскому вокзалу, смотрел на место покушения и шёл обратно. Каждый раз обломков кареты становилось всё меньше, через некоторое время исчезли и тела. Потом настал момент, когда стёкла соседних домов остались целыми, и никаких следов разбитой кареты на мостовой не оказалось. Не было ни толп любопытствующего народа, ни полиции. Все занимались своими делами. Я походил перед вокзалом, перешел через мост на Измайловский проспект к гостинице и остановился на крыльце.