Странствие Кукши. За тридевять морей
Шрифт:
Наступает день больших игр. Над ипподромом растянут тент, подбитый пурпуром, для защиты зрителей от солнечного зноя. Под этот тент собираются чуть ли не все жители столицы. Здесь первые богачи и последние бедняки, медлительные старцы и юркие мальчишки. Вход сюда никому не возбраняется и не стоит ни одной лепты.
Помимо царьградцев, на ипподроме много приезжих из других частей империи и со всех концов света. На каждом шагу слышно, как чужеземный говор мешается с греческой речью. Здесь, на ипподроме, отсвет пурпура ложится, не разбирая, и на лицо властителя полумира, и на лицо жалкого нищего.
Кукша
Телохранители охраняют пустую ложу, в ней нет царя. А где же царь? Он мчится сейчас по желтому песку ипподромной дорожки, изо всех сил стараясь обойти того, кто мчится впереди него.
Заезд следует за заездом. С каждым заездом увеличивается количество коней в упряжке, все труднее возницам управляться с конями, все жарче накаляются страсти зрителей. То и дело по трибунам прокатывается ужасающий рев. Это ревет ипподром, обладатель стотысячной глотки, – ведь трибуны его вмещают сто тысяч человек!
В Царьграде четыре ипподромных общества – «голубые», «зеленые», «белые» и «алые», общества эти называются димами. Каждый дим содержит свои конюшни, своих коней и возниц, поэтому колесницы и одежда возниц окрашены в соответствующие цвета.
Различные димы, так же как и их сторонники, испытывают, конечно, различные чувства, ибо здесь радость и восторг одних неизбежно оборачиваются досадой и разочарованием других. Но ипподромная толпа все эти разнообразные чувства выражает одинаково – ревом. Иногда страсти достигают такой силы, что враждующие димы бросаются друг на друга, и происходит побоище. На этот случай какой-то предусмотрительный император выстроил стены, отделяющие арену от зрительских трибун.
Число коней в упряжках возрастает до семи. Взмокшие от пота возницы, и среди них молодой царь, напряженно ждут знака, чтобы начать очередной заезд. В левую руку каждого возницы сходится пучок многочисленных вожжей, в правой он держит длинный извивающийся бич.
В это время световой вестник приносит сообщение, что сарацины вторглись в малоазийские владения империи. Протонотарий, один из высших чиновников государства, в смущении и страхе подходит к царю, чтобы сообщить ему дурную новость.
– Я должен передать твоей царственности, да продлит Господь твои дни, – говорит он, запинаясь, – передать твоей царственности донесение доместика схол: сарацины опустошают Фракисию и Опсикий и приближаются к Малангинам [80] …
– Как ты смеешь, – закричал на него царь, – беспокоить меня своими разговорами в такой важный момент, когда все мое внимание сосредоточено на том, чтобы вон тот средний не перегнал левого!
Бедный протонотарий прикусил себе язык. Однако слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Тревожная весть мгновенно облетает трибуны,
80
Фракисия, Опсикий, Малангины – фемы, т. е. Административные округа, расположенные в Малой Азии.
Взбешенный царь в тот же день отдает приказание уничтожить световой вестник и срыть маяк, стоящий в дворцовом саду.
Загадочное существо – человек. Про Кукшу не скажешь, что он испытывает священный трепет перед этим бледнолицым наместником Бога на земле, живущим среди сказочной роскоши. Кукша видел его размалеванным ночью в каталажке, где пристало находиться ворам и бездомным бродягам, а не помазанникам Божьим.
Кукше известно, как отец ромеев обошелся со своей собственной матушкой и сестрами. Ему жаль обреченной на разрушение башни, на которой отдыхают перелетные птицы по дороге в родные северные края. Он частенько дивится тому, как много глупого и даже подлого творится во Дворце.
И в то же время, когда он шагает по городу и люди оглядываются на него, молоденького гвардейца, он надувается от гордости, ему лестно сознавать, что про него думают: вон тот юноша – царский гвардеец, он живет в Большом царском дворце!
Глава двадцатая
КРЕЩЕНИЕ КУКШИ
В канун Пасхи Кукша принимает Святое Крещение. Вместе с Кукшей крестятся несколько тавроскифов из царских гвардейцев. Крещение производится весьма торжественно, в Большой крещальне, примыкающей к храму святой Софии. Крестить гвардейцев будет сам патриарх. Голые, покрытые гусиной кожей гвардейцы, стоя возле огромной беломраморной купели, с трепетом ждут патриарха.
Наконец появляется он сам вместе с духовенством. Только что в особой раздевальне он переоделся в сверкающее белизной облачение. У него бледное смуглое лицо, обрамленное седеющей курчавой бородой. Умные карие глаза скользят по лицам гвардейцев и на мгновение задерживаются на Кукше. В них мелькает любопытство – патриарх догадывается, что перед ним тот самый тавроскиф, о необычайной судьбе которого ему однажды рассказывал Епифаний.
Выйдя из купели и одевшись, новокрещенные с горящими свечами в руках вереницей идут в храм святого Петра, примыкающей, как и Крестильница, к святой Софии. Сияет солнце. Порыв ветра приносит запах моря. Пламя свечей колеблется, и новокрещенные поспешно прикрывают его ладонями.
В храме святого Петра патриарх мажет миром, благоухающим священным маслом, чело Кукши и других гвардейцев и возвращается в храм святой Софии для свершения Литургии. Новокрещеных ведут туда же. Там они должны причаститься Святых Даров.
И вот Кукша стоит в величайшем и великолепнейшем храме Вселенной, в котором горят, не угасая, пять тысяч золотых лампад. Он слушает дивное пение и молитвы, почти не разбирая слов. Прекрасные звуки входят в него вместе с благоуханием воска и смолистым запахом ладана и помогают улететь в неведомую высь. Удивительно, что здесь, в этом огромном богатом храме царят запахи, к которым Кукша был привычен дома. А ведь это лучшие благовония из всех, какие он знает.