Странствие за Фарадоунами
Шрифт:
К тому времени, когда солнце короткого зимнего дня начинало садиться, они вернулись на поля, которые вели через возвышенность к тыльной стороне Серебряного Леса, и уже различали на расстоянии верхушки деревьев. Риив остановил их и сказал, что теперь они могут отправиться напрямик к дому элдрон, и поэтому вместо того, чтобы пройти через лес, быстрее будет выбрать дорогу справа от него. При виде знакомых деревьев и пригорков животные остро ощутили тоску по дому, но, успокаивая себя мыслью, что вернутся, как только заберут девочку, они набрались решимости и последовали за эльфом, который направился через поля, вновь уводя их прочь от леса.
Когда Риив остановился опять, уже наступил вечер. Им оставалось чуть-чуть до верхушки небольшого подъема.
— Жилище элдрон находится по другую сторону холма, — сказал он. — Теперь я оставлю
Он пропал прежде, чем животные успели попрощаться; серебристый свет, который сиял вокруг него, затанцевал в вечерней темноте и исчез на противоположной стороне изгороди. Их последняя связь с лесными эльфами прервалась, и они снова остались сами по себе.
— Идем, — сказал Наб, и они зашагали по хрусткому насту. Достигнув вершины подъема, животные увидели внизу, в складке между двумя холмиками, небольшой коттедж. Задняя часть коттеджа была обращена к холму, на котором стояли путники, фасад же смотрел на густой лес. Три окна нижнего этажа светились; в двух из них свет был с теплым оранжевым оттенком, а в третьем, с торца, его подкрашивало красное мерцание. Из трубы с ближней стороны коттеджа отвесно вверх тянулся дымок, и в холодном воздухе стоял сильный запах горящих поленьев, напоминавший животным об осени. Наб окинул взглядом серо-стальное вечернее небо, белые замерзшие поля и лес, такой темный и недружелюбный в свете первых звезд. На миг его охватило необъяснимое желание оказаться внутри дома, в тепле и безопасности, укрыться от холода ночи. Оно пришло откуда-то глубоко изнутри него и исчезло так же быстро, как и появилось, но оказалось настолько сильно, что всякий раз, как он вспоминал этот момент, в нем просыпалась глубокая грусть.
Они тихо спустились по склону и вскоре пробрались сквозь грубый штакетник, отделявший поле от сада на задах дома. Садик был невелик, и его окружал ряд деревьев, которые росли так близко друг к другу, что образовали высокую изгородь. Животные собрались под ней, чтобы решить, что теперь делать.
— Думаю, будет лучше, если я подойду к ней один, — прошептал Наб. — Она может напугаться, если увидит сразу всех нас троих; меня, в конце концов, она встречала раньше.
Уорригал и Брок согласились. Филин взлетел на одно из деревьев, где сел на ветку, с которой у него был хороший обзор всей задней части дома, а барсук слился с тенью — настороженный, напряженный, готовый в любой момент выскочить и прийти на помощь. К собственному удивлению, Брок понял, что упивается моментом; по его прикидкам, особой опасности не было, а та, что была, отвлекала его мысли от будущего и давала хоть сколько-то пожить текущим мгновением. К приключениям подобного рода он привык задолго до появления Наба и теперь чувствовал, что давненько уже не распоряжался сам собой так же свободно, как сейчас. Он устроился под нависающими ветвями одного из деревьев, спиной к стволу, и, выглянув, увидел, что Наб достиг конца живой изгороди и ползет вдоль стены коттеджа к первому из окон. Последний вечерний свет уже почти исчез, надвигалась ночь. На фоне темнеющего неба барсук увидел одинокого грача, летящего домой, и внезапно его охватило желание вернуть старые дни; тогда примерно в этот час он вылезал бы из логова на вечернюю прогулку. Теперь все это изменилось; их жизни забрало в свои руки предназначение.
ГЛАВА XIII
Бет украшала рождественскую елку в центральной комнате. В этом году они припозднились, потому что все были слишком заняты: отец — на работе, мать — с новорожденным ребенком, а сама она не смогла найти времени из-за всяких мелочей, которыми нужно было заняться в эти дни: купить подарки для родных, сходить в гости к бабушкам и дедушкам, повидать друзей. Кроме того, у нее было много работы по дому, потому что маленький Джеймс не оставлял матери времени, кажется, ни на что, и Бет обнаружила, что готовит еду, стирает и убирает куда больше обычного. Итак, наступил канун Рождества, на улице лежал снег, атмосфера в доме наполнилась возбуждением и ожиданиями. Бет развешивала на елке мишуру и разноцветные шарики. Жизнь была прекрасна — и все же ей чего-то не хватало. Она никак не могла обрести полного внутреннего покоя с того весеннего дня, когда столкнулась лицом к лицу с этим необыкновенным мальчиком у речки. Она никому о
В конце концов, однако, она поборола это внутреннее чувство и снова налегла на школьные занятия, которые пришли в страшный упадок из-за ее неспособности сосредоточиться на чем бы то ни было больше нескольких секунд кряду. Для окружающих — матери, отца, старшего брата, учителя и друзей — она начала больше походить на себя прежнюю. Бет вновь стала веселой милой девочкой, вежливой и прилежной, и была этим довольна, потому что любила своих близких и огорчалась, когда они расстраивались. Но сама-то она знала, что это всего лишь притворство, выстроенная ради них видимость, и что за внешним фасадом ее по-прежнему сжигают беспокойство и тоска. Тем не менее она надеялась, что, если работать над собой достаточно усердно, эти чувства наконец исчезнут, и, когда со временем лицо мальчика и его темные глаза начали угасать в памяти, она даже поверила, что ей это удается. Этой осенью и зимой она ходила на несколько вечеринок, и ей там очень понравилось. Сегодня вечером она собиралась пойти на танцы в сельском клубе. Девочка сгорала от нетерпения; как только она покончит с елкой, то сразу поднимется наверх в свою спальню и начнет готовиться к выходу.
Однако всего несколько недель назад Бет приснился сон — вовсе не дурной, совсем даже наоборот, но с ним на нее снова нахлынуло все прежнее волнение. Ей приснилось лицо мальчика, и во сне она видела его так же ясно, как если бы он стоял перед ней; его живые глаза смотрели на нее точно так, как в тот день, и ее странно тянуло к нему. Затем пошли бессвязные обрывки других сценок: в одной из них она шла рядом с ним по горной тропе, за ними следовали собака, барсук, заяц и большая коричневая сова; в другой он давал ей кольцо, прекрасное кольцо из янтаря глубокого золотистого цвета с серебряными прожилками внутри.
С тех пор такие сны повторялись почти каждую ночь, и хотя образы животных, лица мальчика и чудесного кольца не исчезали, другие части картины менялись: в каких-то из снов они шли вдоль обрушивающегося на берег морского прибоя, а в других они были на болоте, одинокие, несчастные, затерявшиеся в ночи. Сны приходили так часто и были настолько реальны, что иногда ей казалось, будто они и есть ее настоящая жизнь, тогда как происходящее днем только мерещится. Бет начала жить в странном сумеречном мире, где две реальности перепутались и смешались до такой степени, что она часто удивлялась посреди дня, почему с ней нет мальчика и животных, а еще она обнаружила, что в разговорах с матерью или друзьями ссылается на случаи из мира снов.
Пришло Рождество, и она надеялась, что праздничные забавы и восторги помогут ей вернуться к нормальной жизни. Да, так она надеялась, но при этом самым странным было то, что, хотя сны запутывали и тревожили ее, она не могла дождаться, когда день закончится и можно будет снова уйти в мир грез и оказаться вместе с маленькой компанией, путешествующей вдали от городов.
Девочка уже поправляла напоследок фонарики на елке, когда из кухни ее позвала мать:
— Бет, милая, накрой на стол, хорошо? Отец скоро будет дома, и еда почти готова. Достань для нас стаканчики под шерри; можешь небольшую рюмочку и себе поставить. — Последовала пауза, и Бет услышала стук кастрюль на кухне. — Ты закончила с елкой? Пожалуй, нужно, чтобы твой отец проверил гирлянду. Вечно она не работает; каждый год одно и то же.
Бет включила гирлянду в розетку — и ничего не произошло.
— Нет, мам, не горит! — сообщила она, и отступила, чтобы полюбоваться на свою работу. — Но елка все равно замечательная.
Из большого дубового комода, стоявшего у стены, девочка достала столовые приборы и салфетки и начала накрывать на стол — большой овальный стол, возвышающийся посередине комнаты. Она разложила четыре прибора и поставила в центр подсвечник с горящими свечами. Стол пах политурой и сиял в мерцающем пламени свечей.