Странствия хирурга: Миссия пилигрима
Шрифт:
— Так-так… — В глубоком раздумье хабир теребил свою бороду. — Стало быть, старший надсмотрщик погиб. Он в самом деле один там задохнулся?
— Кто ж может точно сказать! Слухов разных ходит много. Возможно, несколько рабов погибли вместе с ним. Да если и так, никого это не интересует. А почему ты спрашиваешь?
— Да просто так. — Хаджи Абдель Убаиди решил, что пора сменить тему. — Как ты знаешь, судьба-кисмет не уготовила для меня семейного счастья. По крайней мере, так было до сих пор. Моя первая жена Айша умерла от зубного гноя, уже девятнадцать лет прошло; вторая, Сафа, умерла
— Да, я помню. Словно вчера все было. Каждый год, который делает нас старше, по воле Аллаха пролетает все быстрее. — Сиди Моктар начал зачем-то чистить лупу. — Однако ты сказал «до сих пор». Что ты имел в виду? Неужели надумал на старости лет…
— Надумал, — перебил его с улыбкой хабир. Голос его приобрел более мягкую тональность: — Хочу жениться, при условии, конечно, что госпожа Амина и сиди Шакир будут согласны.
— Что?! Твой повелитель и его супруга должны быть согласны? Дай-ка сообразить. Поскольку у них у обоих нет детей, то твоя невеста, скорее всего, находится у нее в услужении, так ведь? — догадался хитроумный сиди Моктар. — Кто же это? Я ее знаю? Ну-ка, выкладывай!
— Ее зовут Рабия, она, как ты верно предположил, одна из служанок Амины.
— Тогда я ее не знаю. Красивая?
— У нее самые красивые и кроткие глаза в мире. Она умна и молода. Если будет угодно Аллаху, она родит мне много крепких сыновей.
Сиди Моктар вскочил, обнял своего друга и расцеловал его в обе щеки.
— Вот это прекрасная новость! Ты уже наметил день свадьбы? Ах да, конечно, нет: сначала нужно получить одобрение Шакира. Дай я тебя еще раз поцелую!
Он тут же осуществил свое намерение и с любопытством принялся расспрашивать друга:
— Ну расскажи мне о ней поподробнее!
Хабир задумался. Впервые он осознал, что по сути мало что знает о своей нареченной. Он не очень уверенно произнес:
— Ну, я знаю, что ей семнадцать лет и что она прекрасно ладит со всеми во дворце хозяйки. У нее кроткий нрав, ясная голова, она умеет читать и писать и еще играет в шахматы.
— Что? Еще и в шахматы умеет играть? — Сиди Моктар шутливо погрозил пальцем. — Смотри, как бы в твой дом не вошла всезнайка. Чересчур много учености тоже вредно.
— По-моему, такой опасности не существует. — Хабир поднялся с подушек. — Мне пора идти, раз мы все уже обсудили. Рабия ждет меня в « Al-Haqq».
— Молодое счастье! — Сиди Моктар засмеялся с понимающим видом. — Я был бы последним, кто стал бы удерживать тебя. Погоди, провожу тебя до выхода.
На улице он обнял хабира:
— Ты действительно оказал мне большую услугу, друг мой. Благодарю тебя еще раз за увеличительное стекло.
— Не стоит благодарности, — отмахнулся хаджи Абдель Убаиди. — Салам, мой дорогой Моктар. — Он повернулся, чтобы направиться к постоялому двору, но был вынужден остановиться. На его губах появилась улыбка: сиди Моктар не мог не бросить ему вдогонку последнюю фразу:
— Хотя оно и стоило мне целое состояние!
— Твоя горячая мята мне, честно говоря, в стократ приятнее, чем ледяная апельсиновая вода сиди Моктара, моя орхидея, — заметил хаджи Абдель Убаиди,
В действительности дневной зной спал, к тому же идеальный порядок, который навела Рабия, разложив в стенной нише, заменявшей шкафчик, свои нехитрые пожитки, действовал на хаджи благотворно.
Рабия тоже сделала глоточек. Она сняла чадру, хотя прекрасно знала, что это не положено. Но ведь хабир вскорости станет ей законным мужем, и она надеялась, что Аллах простит ей этот небольшой грех.
Хаджи Абдель Убаиди давно уже сделал это. Он впервые видел ее лицо неприкрытым, и то, что ему удалось рассмотреть в тусклом свете керосиновой лампы, настолько поразило хабира, что он поначалу не находил слов. Потом в памяти вдруг всплыло старое арабское стихотворение о любви:
Если я не могу быть солнцем, Я хочу быть луной; Если я не могу быть горой, Я хочу быть долиной; Если я не могу быть львом, Я хочу быть ягненком… Кем я только не хочу быть, Но если не могу быть твоим— Не хочу быть вовсе.— О моя орхидея! — воскликнул он. — Аллах мне свидетель — ты красивее, чем Шахразада из «Тысячи и одной ночи»!
И он ее поцеловал…
Рабия отпила еще глоток. В голове роились самые разные мысли: от волшебных ощущений первого поцелуя до печальной судьбы надсмотрщика их господина Шакира Эфсанеха. Этот человек лежал сейчас мертвый под грудами земли и осыпавшейся породы, и вряд ли его труп когда-нибудь будет похоронен. В ее смышленой головке созрела идея. Девушка высказала ее, и хабир взвесил все за и против. Потом важно кивнул и заметил:
— Я не сомневался, что ты предложишь это.
— И что ты об этом думаешь, Абдель, мой будущий супруг?
— Посмотрим, посмотрим.
Через десять дней хаджи Абдель Убаиди предстал пред светлыми очами своего хозяина Шакира Эфсанеха. Ради особого случая он попросил, чтобы и госпожа Амина почтила его своим присутствием. Хабир облачился в лучшие одежды: искусно намотанный тюрбан, в центре которого сверкал небольшой изумруд, длинную рубаху из белого шелка, на которую был надет застегнутый на множество пуговиц жилет из кожи верблюжонка, поверх него суконный халат в пеструю полоску, широкие шаровары и туфли без задников с загнутыми золотыми носами. Довершал картину заткнутый за пояс кинжал с рукоятью, отделанной драгоценными камнями.