Странствия Лагардера
Шрифт:
Капитан, ставший необыкновенно предупредительным и любезным, сдержал слово. Через несколько минут трое путешественников пересели на отдохнувших лошадей.
– Дьявольщина, лысенький мой! – сказал Кокардас брату Амаблю. – Хорошо, что в Шартре нам удалось попировать… Больше не придется! Боюсь, теперь мы не будем ни есть, ни спать.
Паспуаль лишь с грустью кивнул. Он страдал, В этой бесконечной скачке ему пришлось изрядно растрясти свой жирок, а впереди его ожидали еще более тяжкие испытания. Между тем он искренне полагал, что женские сердца покоряются только дородному мужчине.
После Орлеана все дни стали походить
Всюду Анри находил следы похитителей, одновременно убеждаясь, что отстает от них все больше. Было от чего прийти в отчаяние! Если бы он мог хотя бы издали увидеть Аврору, как это случилось у стен Шартра!
Правда, до испанской границы было еще далеко. В конце концов Гонзага тоже не был застрахован от неожиданностей: его отряд мог попасть в какую-нибудь переделку… у кареты могла сломаться ось… Да мало ли что еще поджидает путников в долгой и опасной дороге?
Но, несмотря на эти утешительные рассуждения, Лагардер был мрачен и почти не раскрывал рта.
Впрочем, даже Кокардас потерял свою говорливость; ему достаточно было взглянуть на Маленького Парижанина, чтобы забыть обо всех шутках и божбах… Чего уж там! Порой гасконец забывал даже о вине.
Брат Паспуаль, со своей стороны, не смел нарушать молчания, уважая чувства своего благородного друга. К тому же все его душевные и физические силы были отданы тому, чтобы слегка – совсем чуть-чуть! – приобщиться к искусству верховой езды. К несчастью, едва ему удавалось найти общий язык с очередной лошадью, как приходилось ее менять, и это отнюдь не способствовало доброму расположению духа. Брат Паспуаль терпел невыразимые муки.
Лагардер же за каждым новым поворотом ожидал увидеть засаду. Однако до Дакса они доехали без всяких приключений.
Что это могло означать? У Гонзага не было времени или же он полагал себя в безопасности? До Испании ему оставалось всего два дня пути: там, под защитой Альберони [28] , он вновь станет всемогущим, тогда как его врагу, напротив, нужно будет скрываться.
Принц не знал, что произошло в Шартре и удалось ли шевалье обойти расставленную ловушку. Вполне возможно, что Лагардера схватили и отправили в Париж как преступника, ускользнувшего от эшафота. Это казалось правдоподобным, ибо шевалье больше никак не проявлял себя, – тем не менее Гонзага не уставал подгонять сообщников, и его маленький отряд несся вперед все с той же скоростью.
28
Джулио Альберони (1664—1752), испанский дипломат и государственный деятель, итальянец по происхождению. В 1717 г. получил сан кардинала и стал первым министром испанского двора; был фактическим правителем Испании.
Главным было перевалить через Пиренеи… И даже если Лагардер нагонит их, то в ущельях и на горных тропах, самой природой предназначенных для засады, его встретят люди с мушкетами и кинжалами.
Аврора и Флор становились все печальнее по мере того, как
Донья Крус старалась сохранить присутствие духа, чтобы поддержать подругу и самой не впасть в отчаяние. Но все усилия ее были тщетны, и она чувствовала, как слабеет в ней уверенность в близком спасении.
У стен Шартра она возвестила смерть Гонзага в лучах восходящего солнца, но дневное светило каждое утро поднималось на горизонте, бесстрастно взирая на смех и слезы, на подвиги и злодеяния людей, однако же на его сверкающем диске не возникал более силуэт с угрожающе поднятой шпагой.
А мадемуазель де Невер даже и не всматривалась вдаль. Она не плакала и не жаловалась – к чему? Ее охватило нечто вроде оцепенения, и подруга ничем не могла ей помочь. Аврора твердо решила, что день, когда они пересекут испанскую границу, станет для нее последним, если Лагардер ничем не обнаружит своего присутствия.
– Сестренка, – говорила ей донья Крус, – я не могу видеть твои страдания… Будь мужественной, иначе я тоже дрогну. Мы должны объединить нашу волю, а не нашу слабость.
– Он не пришел, – с грустью отвечала Аврора, – и уже не придет! Ты помнишь, как близко он был от нас? Ему ничего не стоило догнать карету; раз он не сумел этого сделать, значит, он мертв!
– Не говори так, дорогая! Верь мне, он жив… он придет… и придет не один! Ведь я тоже жду своего спасителя…
– Шаверни?
– Да, Шаверни! Ты знаешь, он был ранен на кладбище Сен-Маглуар. Я не хотела тебе рассказывать, боялась огорчить… но я уверена: именно его рана и стала причиной задержки. Я чувствую, что мы очень скоро увидим их!
– Да услышит тебя Господь! Но я уже перестала надеяться…
– Ты не должна сомневаться в них. Бери пример с меня – я верю в наше спасение, хотя тебе это больше пристало… Ведь ради тебя твой Лагардер способен горы свернуть! Пока мы не оказались по ту сторону Пиренеев, ничего еще не потеряно. И даже если нам придется жить в Испании… Тогда я сама возьмусь за дело! Возможно, мы справимся и без помощи Лагардера и Шаверни!
Этот разговор происходил, когда карета находилась на расстоянии всего нескольких мушкетных выстрелов от Байонны – конечного пункта путешествия, где их ожидала последняя подстава. Благодаря распорядительности Пейроля дорога обошлась без всяких неожиданностей, и фактотум заметно повеселел: парижские неудачи теперь можно было забыть, ему вновь удалось оказать хозяину услугу. В Испании Гонзага мог встать еще выше, чем при французском дворе, – Пейролю было об этом прекрасно известно. Все остальные знали лишь малую толику возможностей принца… А он, Пейроль, будучи верным рабом Филиппа Мантуанского, был осведомлен обо всем.
Связь этих двоих была нерасторжимой. Принц мог бы сломить кого угодно и избавиться от любого, – но только не от Пейроля. Лишь смерть разрубает цепи, скованные общим преступлением.
Когда маленький отряд въехал в Байонну, была поздняя ночь. Пейроль указывал дорогу, и вскоре путники оказались у постоялого двора «Прекрасная трактирщица» – одного из лучших в Байонне. Гонзага и Пейроль бывали здесь еще тогда, когда гостиница носила другое имя: в те времена они возвращались из Венаска с пустыми руками, ибо не смогли схватить Аврору… Теперь она была их пленницей – их добычей и заложницей.