Странствия Лагардера

Феваль Поль Анри

Комната Авроры и доньи Крус была пуста. В подсвечнике догорала свеча, отбрасывая неяркие блики на бедную обстанов­ку.

Прекрасная трактирщица подошла к окну. Из сада не до­носилось ни единого звука.

– Слава тебе, Господи! – сказала она. – Пока все идет хорошо… Они уже в подземелье…

Она подумала было забрать с собой веревочную лестницу, но вовремя спохватилась: утром ее могли бы обвинить, что она сама открыла пленницам дверь. Пусть все остается, как было: тогда подозрение падет на неизвестного сообщника, который сумел передать

девушкам все необходимое для побега. Она же останется совершенно ни при чем и, если посмеют ее обвинить, сможет разыграть оскорбленную невинность…

Итак, она затушила свечу, и без того почти погасшую, и спустилась вниз, не помня себя от радости.

Но прежде чем уйти в общую комнату, чтобы там до­ждаться рассвета, она решила еще раз взглянуть на парижан, которых ей удалось споить, хотя, возможно, они опьянели бы и без помощи снотворного, подмешанного в их вино.

В зале царил хаос… Гости лежали там, где их сморил сон… Она едва не наступила на чью-то руку. Все были мертвецки пьяны.

Все? Нет, одного недоставало! Хасинта вздрогнула, обна­ружив это… Кто же это был? И куда он делся?

Басконка еще раз лихорадочно пересчитала спящих… Может быть, кто-то свалился под стол? Она нагнулась и отверну­ла скатерть, но никого не обнаружила… Затем стала переворачивать тех, кто спал, уткнувшись носом в пол… Ужасная тревога овладела ее душой, и она со страхом поняла, что все планы рушатся… Слишком рано она позволила себе успокоиться!

Басконка нигде не увидела сухощавой фигуры Пейроля – человека, которого она хорошо знала и опасалась больше всех, даже больше, чем самого принца Гонзага… Всех прочих не ставила ни во что, считая их простыми подручными.

Между тем действие снотворного вот-вот должно было кончиться. Близился рассвет… Скоро спящие проснутся.

Куда делся этот Пейроль?

Она побежала на кухню, затем внимательно обследовала об­щую комнату, осмотрев все углы… Никого не было. Дверь, выходившая на улицу, была все так же закрыта на засов – отсюда никто не мог выйти…

Внезапно она услышала удары, доносившиеся из кухни, – кто-то стучал в дверь, выходившую в сад… сначала слабо, а затем все сильнее и сильнее. Кто же мог там быть, кроме Пей­роля?

«Значит, он в саду! – подумала она. – Но тогда он все видел и все слышал… Почему же он не открывает, а стучит? Не может? Неужели ранен?»

Она стояла неподвижно, не отрывая взгляда от двери.

«Если он ранен, – пронеслось в ее голове, – значит, он дрался, дрался с моим братом! Неужели он убил Антонио? А потом обратил свою шпагу против двух беззащитных девочек? А я ничего не знала! Какая же драма разыгралась там?»

Удары зазвучали с удвоенной силой. Она скрипнула зубами и сжала кулаки, а затем в руке ее блеснул каталонский кин­жал.

Но глаза ее сверкали ярче тысячи кинжалов.

– Если те не проснутся, – прошептала она, – и если это действительно Пейроль…

Она подошла к двери и протянула руку, чтобы отворить ее…

То было уже

третье преображение Хасинты: женщина, только что возносившая молитву Богу, приняла твердое решение и в эту минуту больше всего походила на Юдифь у палат­ки Олоферна: она готова была убить врага!

– Кто это так сильно стучит и не дает нам спать? – раз­дался вдруг чей-то голос за ее спиной. – И отчего вы держите в руках кинжал, красавица моя? Сразу видно, что к вам не так-то просто ворваться и вы умеете охранять покой ваших гостей!

Она стремительно обернулась с намерением нанести удар, но вовремя опомнилась.

К ней подходил, зевая и потягиваясь, Гонзага.

– Черт возьми! – продолжал он. – Я спал недурно… Эй, вы! Поднимайтесь! Петух уже пропел и пришел ломиться в нашу дверь.

Монтобер, Носе и Лавалад приподнялись, глядя на принца осоловелыми глазами. Барон фон Бац, Ориоль и Таранн про­должали храпеть.

В дверь снова начали стучать.

– А где же Пейроль? – спросил Гонзага.

– Дьявольщина! – воскликнул Монтобер. – Неужели ему удалось забраться в постель хозяйки? Шустрый малый! Разрешите мне разбудить его… Уж я постараюсь, чтобы он это запомнил!

Хасинта, вновь сунув за пояс кинжал, смерила мужчин презрительным взглядом.

– Возможно, именно он стучит в дверь, – сказала она. – Если так, то матрасом ему служила земля… Откройте и по­смотрите! .

Гонзага толкнул дверь и увидел лежащего на пороге интен­данта, бледного, ободранного и избитого… В руках он держал шпагу: это ее эфесом он так долго колотил в деревянную створку.

– Что все это значит? – спросил Гонзага, нахмурив брови.

– Это значит, что мадемуазель де Невер и донья Крус бежали, – с усилием произнес фактотум, – и вы, возможно, никогда их больше не увидите!

– Бежали? Ты бредишь, Пейроль? А ну, рассказывай все по порядку…

Но интендант вновь уткнулся лицом в порог, безгласный и неподвижный. Его поспешно внесли в дом, и Гонзага собствен­норучно влил ему в рот несколько капель вина. Все было тщетно!

Теперь все приспешники принца стояли на ногах, и никто не думал шутить. На опухших лицах все явственнее читалась тревога… Пейроль не подавал признаков жизни, а молодые дворяне недоуменно переглядывались: из слов интенданта было ясно только одно – девушкам каким-то образом удалось ус­кользнуть.

Филипп Мантуанский мрачно посмотрел на басконку. Но та ничем не выдала себя – ни один мускул не дрогнул на ее лице. Затем она заговорила уверенным тоном – и в ее звуч­ном голосе не слышалось ни малейшего волнения:

– Можно ли верить этому дворянину? Он был немного навеселе… Надо бы посмотреть и убедиться. Когда я вечером поднялась в комнату молодых дам, они уже спали.

– Идем! – сказал сквозь зубы Гонзага. И, приставив палец к плечу басконки, добавил: – Ты и я, больше никто!

Когда они подошли к двери, Хасинта деликатно постуча­лась… Впрочем, она прекрасно знала, что ответа не будет.