Странствия убийцы [издание 2010 г.]
Шрифт:
— На морской свирели. Но не очень хорошо.
— Я мог бы научить тебя делать это как следует. Если бы ты остался с нами…
— Отец! Мы его едва знаем! — хмыкнула Хани.
— Я мог бы сказать тебе то же самое, когда ты ходила к нему прошлой ночью, — кротко возразил он.
— Папа, мы только разговаривали. — Она метнула в меня яростный взгляд, как будто я предал ее.
Язык мой прилип к гортани.
— Я знаю, — кивнул Джош. — Слепота обострила мой слух. Но если ты рассудила, что можешь без опаски разговаривать с Кобом наедине ночью, то я рассудил, что мы можем без опаски предложить ему присоединиться к нам. Что скажешь,
Я медленно покачал головой:
— Нет. И тем не менее спасибо вам. Я ценю ваше предложение, тем более что мы почти не знакомы. Я пойду с вами до следующего города и пожелаю вам найти там других спутников, которые могли бы защитить вас. Но… На самом деле я не хочу…
— Ты потерял кого-то дорогого тебе. Это я понял. Но полное одиночество никому не идет на пользу, — тихо проговорил Джош.
— Кого ты потерял? — прямо спросила Пайпер.
Я постарался придумать ответ, который не вызвал бы новых вопросов.
— Моего деда, — произнес я наконец, — и жену. — Сказать это было все равно что разбередить старую рану.
— Что случилось? — спросила Пайпер.
— Дедушка умер. Жена ушла от меня. — Я говорил кратко, надеясь, что она оставит меня в покое.
— Старики в конце концов умирают, — мягко начал Джош, но Хани оборвала его:
— Что за любовь ты потерял? Что ты должен женщине, которая покинула тебя? Если только ты не дал ей повода уйти.
— Я не дал ей повода остаться, — против воли ответил я. — Пожалуйста, — добавил я тихо. — Я не хочу говорить об этом. Совсем. Я провожу вас до следующего города, а потом пойду своим путем.
— Что ж, это честно, — с сожалением проговорил Джош.
Что-то в его тоне заставило меня заподозрить, что я был груб, но я не мог вспомнить слов, о которых стоило пожалеть.
Больше в этот вечер мы почти не говорили, чему я был только рад. Пайпер вызвалась сторожить наш сон первой, а Хани после нее. Я не возражал, потому что знал, что нас будет охранять Ночной Волк. Мало кто может пройти мимо него. На открытом воздухе мне спалось лучше, и я легко проснулся, когда Хани наклонилась и потрясла меня за плечо. Я сел, потянулся и кивнул ей, давая знать, что она может идти спать. Я встал, поворошил костер и сел около него. Хани подошла и устроилась рядом со мной.
— Я тебе не нравлюсь, верно? — спросила она.
Голос ее был мягким.
— Я не знаю тебя, — уклончиво сказал я, стараясь не показаться грубым.
— Угу. И не хочешь знать, — заключила она, окинув меня оценивающим взглядом. — Но мне хочется узнать тебя еще с тех пор, как я заметила, что ты покраснел в трактире. Ничто так не вызывает моего любопытства, как мужчина, который краснеет. Я знала очень мало мужчин, которые становились совершенно пунцовыми только потому, что женщина засекла, как они на нее смотрят — Голос ее стал низким и грудным, и она доверительно наклонилась вперед. — Мне очень интересно, отчего это кровь так прихлынула к твоему лицу?
— Только оттого, что я был очень груб, так как смотрел слишком пристально, — ответил я ей честно.
Она улыбнулась.
— Это не то, что я думала, когда смотрела на тебя. — Она облизнула губы и придвинулась ближе.
Я внезапно ощутил такую пронзительную тоску по Молли, что мне стало больно.
— Мое сердце не подходит для этой игры, — сказал я прямо и встал. — Пойду-ка я наберу хворосту.
— Похоже, я знаю, почему твоя жена ушла от тебя, — ехидно сказала Хани. — Сердце, говоришь? Боюсь, твоя проблема
Все, что я испытывал, — это облегчение от того, что она отвязалась от меня. И я пошел за хворостом, как и намеревался.
Наутро я спросил Джоша:
— Далеко ли до следующего города?
— Если мы будем идти так же быстро, как вчера, то будем там завтра к полудню.
В его голосе звучало разочарование, и я отвел глаза.
Мы вскинули за плечи сумки и тюки и двинулись дальше. В пути я с горечью размышлял о том, что бросил людей, которых знал и любил, а то, от чего я пытался таким образом сбежать, подстерегло меня в обществе малознакомых бродячих музыкантов. Да и возможно ли вообще жить среди людей и не быть связанным их ожиданиями и доверием?
День был теплым, но не слишком. Если бы я был один, мне было бы даже приятно шагать по дороге. По одну ее сторону в лесу перекликались птицы, по другую — сквозь редкие деревья виднелась река. Вниз по течению двигались баржи, вверх медленно поднимались весельные корабли. Мы разговаривали мало, и через некоторое время Джош и Пайпер начали повторять «Жертву Кроссфайер». Когда девушка запнулась на какой-то строчке, я не подсказал ей.
Мысли мои блуждали без руля и ветрил. Все было настолько легче, когда мне не приходилось беспокоиться о следующей трапезе и чистоте рубашки. Я считал, что ловко обращаюсь с людьми и искусен в своем ремесле. Но у меня был Чейд, с которым можно было строить планы, и было время подготовить то, что я скажу и сделаю. Я справлялся с делами не так хорошо, когда приходилось довольствоваться собственным умом и тем, что я мог нести на своей спине. Лишенный всего, на что я когда-то бездумно полагался, я начал сомневаться не только в своем мужестве. Теперь я спрашивал себя, на что я вообще гожусь. Убийца, человек короля, воин, мужчина… Я пытался вспомнить порывистого юнца, который работал веслом на «Руриске», военном корабле Верити, и не задумываясь бросался в битву, размахивая топором. Трудно поверить, что это был я.
В полдень Хани разделила остатки дорожного хлеба. Его было не много. Женщины шли впереди, тихо разговаривая друг с другом, жевали сухой хлеб и запивали его водой. Я рискнул предложить Джошу разбить лагерь пораньше, чтобы у меня было время поохотиться или поймать рыбу.
— Тогда мы не доберемся до следующего города к завтрашнему полудню.
— Если мы сделаем это к завтрашнему вечеру, от меня не убудет, — тихо заверил я его.
Старый арфист повернул голову — возможно, для того, чтобы лучше расслышать меня, но его затянутые пеленой глаза, казалось, смотрели прямо мне в душу. Было трудно вынести мольбу, которую я видел в них, но я не ответил на нее.
Когда день наконец начал клониться к вечеру, я стал искать подходящее для лагеря место. Ночной Волк шел впереди, и вдруг я ощутил, что шерсть у него на загривке поднялась дыбом.
Там люди. От них пахнет падалью и их собственными отбросами. Я чую их запах, я вижу их, но не чувствую по-другому.
Он всегда испытывал в присутствии «перекованных» беспокойство, и теперь оно передалось мне. Я нервничал, зная, что они когда-то были людьми и в них была искра Дара, которая есть в каждом живом существе. Мне было очень странно видеть, как они двигаются и говорят, когда я не чувствую их живыми. Для Ночного Волка это было все равно как если бы камни разговаривали и ели.