Странствия убийцы
Шрифт:
— Могу я выпить немного воды?
Пока он давал ее мне, я немного пришел в себя. Он помог мне попить. К тому времени, когда он забрал чашку, я решил, какой вопрос будет звучать наиболее убедительно.
— И как Кетриккен восприняла новость, что у Верити есть незаконный ребенок? Вряд ли это ее обрадовало?
Неуверенность, на которую я надеялся, появилась на лице шута.
— Ребенок родился в конце жатвы. Верити не мог зачать его до отъезда. Кетриккен сообразила это быстрее, чем я. — Он говорил почти нежно. — Ты должен быть отцом. Когда Кетриккен прямо спросила
Я медленно опустил голову. Что значит честь для такого, как я? Бастард и убийца, как я мог претендовать на благородство души? Я солгал и всегда буду презирать себя за эту ложь.
— Я не могу быть отцом ребенка, родившегося в конце жатвы. Молли перестала пускать меня в свою постель за несколько месяцев до того, как покинула Баккип. — Я попытался придать голосу твердости и сказал: — Если его мать — Молли и она выдает этого ребенка за моего, она лжет. — Я старался казаться искренним, добавив: — Мне жаль, шут. Я не зачинал для тебя наследника трона Видящих и не собирался делать этого. — Не понадобилось никаких усилий, чтобы мой голос начал прерываться, а на глазах появились слезы. — Странно, — я уткнулся лицом в подушку, — странно, что подобная вещь может причинить мне такую боль. Она выдает этого ребенка за моего.
Шут заговорил мягко:
— Как я понял, она ни на что не претендует. Мне кажется, она до сих пор ничего не знает о плане Чейда.
— Полагаю, мне придется повидать Чейда и Кетриккен. Сказать им, что я жив, и открыть правду. Но мне надо набраться сил. А сейчас, шут, я хочу побыть один.
Я не хотел видеть ни симпатии, ни озадаченности на его лице. Я молился, чтобы он поверил моей лжи, хотя и презирал самого себя за то, что сказал такую ужасную вещь о Молли. Так что я закрыл глаза, а он забрал свои свечи и ушел.
Некоторое время я лежал в темноте и ненавидел себя. Это лучший путь, говорил я себе. Если только я вернусь к ней, я все исправлю. А если нет, они, по крайней мере, не отнимут у нее нашего ребенка. Я снова и снова говорил себе, что поступил мудро. Но не чувствовал себя мудрым. Я чувствовал себя предателем.
Мне снился сон, одновременно ясный и непонятный. Я скалывал черный камень. В этом был весь сон, но он казался бесконечным в своей монотонности. Я использовал кинжал вместо долота и камень вместо молотка. Мои пальцы были избиты и изранены, потому что рука часто соскальзывала и я ударял По ним вместо долота. Но это меня не останавливало. Я скалывал черный камень. И ждал кого-то, кто придет и поможет мне.
Однажды вечером я проснулся и обнаружил, что около моей кровати сидит Кеттл. Она выглядела даже старше, чем я помнил. Я смотрел на нее, пока она не заметила, что я проснулся. Кеттл покачала головой:
— По всем твоим странностям я должна была догадаться. Ты связан с самим Белым Пророком! — Она наклонилась ближе ко мне и прошептала: — Он не разрешает Старлинг повидаться с тобой. Он говорит, что ты слишком слаб для такого полного жизни гостя. И ты пока не хочешь, чтобы кто-нибудь узнал о том, что ты здесь. Но я передам ей словечко от тебя,
Я закрыл глаза.
Позднее утро и стук в дверь. Я не мог спать — и не мог как следует проснуться из-за терзавшей меня лихорадки. Я пил чай из ивовой коры, пока он не начал булькать у меня в животе. Но в голове у меня все равно стучало, и если я не обливался потом, то меня бил озноб. Стук раздался снова, громче, и Кеттл поставила чашку, которую протягивала мне. Шут сидел за рабочим столом. Он отложил инструмент, но Кеттл сказала:
— Я открою, — и шагнула к двери, хотя шут уже сказал:
— Нет, дай я.
Старлинг ворвалась в дом так внезапно, что даже Кеттл вскрикнула от удивления. Старлинг прошла мимо нее в комнату, на ходу стряхивая снег с шапки и плаща. Шут весело и радушно кивнул, как будто ждал ее прихода. Она молча повернулась к нему спиной. Огонек гнева в ее глазах стал ярче, и я чувствовал, что она чем-то очень довольна. Она с грохотом захлопнула за собой дверь и влетела в комнату, как сам северный ветер. Она плюхнулась на пол рядом с моей кроватью и скрестила ноги.
— Ну вот, Фитц. Я так рада тебя видеть! Кеттл сказала мне, что тебе было плохо. Я бы пришла раньше повидать тебя, но меня и на порог не пускали. Как ты сегодня?
Я попытался сосредоточиться. Мне бы хотелось, чтобы она двигалась гораздо медленнее и говорила гораздо тише.
— Здесь слишком холодно, — капризно пожаловался я. — И я потерял свою серьгу.
Я только этим утром обнаружил потерю. Это потрясло меня. Я не помнил, почему это было так важно, но никак не мог заставить себя перестать думать об этом. А когда думал, у меня сильнее болела голова.
Она стянула с себя перчатки. Одна рука все еще была перевязана. Другой ладонью она коснулась моего лба. Пальцы ее были благословенно холодными. Странно, что холод бывает так приятен.
— Он весь горит! — попеняла она шуту. — У тебя хотя бы хватило ума дать ему ивового чая?
Шут обстругивал очередную деревяшку.
— Горшок стоит около твоего колена, если ты его еще не перевернула. И если ты сможешь влить в Фитца хоть глоток, значит, ты лучше меня. — Он взял новый кусок дерева.
— Это не трудно, — заметила Старлинг тихим неприятным голосом. Потом ласковым тоном обратилась ко мне: — Твоя серьга не потерялась. Смотри, вот. — Она достала ее из кошелька, болтавшегося на поясе. Какая-то часть меня была в состоянии отметить, что на Старлинг теперь была теплая горская одежда. Ее руки были холодными и немного неловкими, когда она вдевала серьгу в мое ухо. Я понял, что не удержусь от вопроса.
— Почему она у тебя?
— Я просила Кеттл принести ее мне, — прямо сказала она. — Когда он не разрешал мне повидаться с тобой. Мне нужно было что-то, чтобы доказать Кетриккен, что я говорю правду. Я была у нее и говорила с ней и с ее советником. Целый день.
Имя королевы пробилось сквозь мои блуждающие мысли и заставило на мгновение собраться с силами.
— Кетриккен! Что ты сделала? — закричал я с раздражением. — Что ты ей сказала?
Старлинг выглядела испуганной.