Странствия убийцы
Шрифт:
— Я знаю, что ты не мог. Я понимаю. Видишь ли, никто не может избежать своей судьбы. По крайней мере, пока несем на себе ярмо времени. И, — гораздо тише добавил он, — ни один ребенок не может изменить будущее, которое предназначено ему судьбой. Ни шут, ни бастард. Ни дочь бастарда.
Дрожь пробежала по моей спине. Несмотря на все мое недоверие, я боялся.
— Ты хочешь сказать, что знаешь что-то о ее будущем?
Он вздохнул и кивнул. Потом улыбнулся и покачал головой:
— Я знаю кое-что о наследнике Видящих. Если она и есть этот наследник, тогда, вне всяких сомнений, через несколько десятков лет я прочту древнее
— По тому, что ты говоришь, выходит, что пророки подгоняют свои пророчества под события, когда те уже произошли?
Он склонил голову.
— И хороший пророк, как хороший кузнец, покажет тебе, что действительность и пророчество прекрасно подходят друг к другу. — Он взял из моей руки пустую чашку. — Тебе следовало бы поспать, знаешь ли. Завтра целительница будет вытаскивать этот проклятый наконечник стрелы. Тебе понадобятся силы.
Я кивнул и внезапно понял, что глаза мои слипаются.
Чейд схватил мои запястья и потянул их вниз. Моя грудь и щека прижались к твердой деревянной скамье. Шут сидел верхом у меня на ногах, придавив их всем своим весом. Даже Кеттл давила мне на плечи, прижимая к грубой скамье. Я чувствовал себя связанной для убоя свиньей. Когда Чейд с силой потянул меня за руки, мне показалось, что все мое тело может разорваться, начиная от гниющей раны в спине. Целительница склонилась надо мной. Я мельком увидел щипцы у нее в руках. Черное железо. Скорее всего, позаимствованы у кузнеца.
— Готовы? — спросила она.
— Нет, — проворчал я. Они не обратили на это внимания. Она не ко мне обращалась. Все утро она возилась со мной, как будто я был сломанной игрушкой, тыча и выдавливая гной из моей спины, а я корчился и ругался. Никто не обращал внимания на мои проклятия, кроме шута, дававшего советы, как их усовершенствовать. Он снова стал самим собой. Он уговорил Ночного Волка подождать снаружи. Я чувствовал, как тот бродит под дверью. Я попытался объяснить ему, что со мной собираются сделать. Мне много раз приходилось вытаскивать из его лап занозы, так что у него было определенное представление о необходимости боли. Он, однако, разделял мой ужас.
— Приступай, — сказал Чейд целительнице. Его голова была наклонена к моей, его борода щекотала мою выбритую щеку. — Держись, мой мальчик, — выдохнул он мне в ухо. Холодные челюсти щипцов коснулись моей воспаленной плоти.
— Не дергайся. Лежи тихо, — строго сказала мне целительница. Я попытался. Казалось, что она погрузила щипцы в мою спину, ища, за что ухватиться. После бесконечных проб, целительница скомандовала: — Держите его.
Я почувствовал, как челюсти щипцов сомкнулись. Она потянула, будто выдирая мой позвоночник. Или так мне показалось. Я помню, что после первого скрежета металлического наконечника по кости твердое решение не кричать было забыто. Я выкрикивал не только свою боль, но и свое сознание. Я снова провалился в то неуловимое место, где нет ни сна, ни бодрствования. Дни моей лихорадки сделали его слишком знакомым.
Река
Словно пловец, выныривающий на поверхность, я вернулся к жесткой скамье и голосам надо мной. Свет казался сумеречным. Кто-то кричал о кровотечении и просил принести снега. Я почувствовал, как снег приложили к моей спине, и увидел, как мокрая красная тряпка упала на ковер. Пятно расплывалось по шерсти, и я расплывался вместе с ним. Я плыл, а воздух в комнате рябил черными точками. Целительница что-то делала у очага. Она вытащила оттуда еще один инструмент кузнеца, раскаленный добела, повернулась и посмотрела на меня.
— Постойте! — в ужасе закричал я и почти сполз со скамейки, но Чейд удержал меня за плечи.
— Это нужно сделать, — твердо сказал он и держал меня железной хваткой, пока не подошла целительница. Когда она приложила раскаленное клеймо к моей спине, я сперва ощутил только давление и подумал, что все не так уж страшно, но потом спазм боли дернул меня гораздо резче, чем петля палача. Тьма поднялась, чтобы поглотить меня.
— Повешен над водой и сожжен! — в отчаянии крикнул я. Волк завыл.
Всплываю. Поднимаюсь, все ближе и ближе к свету. Погружение было глубоким, воды теплыми и полными снов. Я коснулся края сознания, сделал глоток бодрствования.
Чейд.
— …Но ты мог бы сказать мне, что он жив и пришел к тебе. Эда и Эль, шут, сколько раз я доверял тебе самые важные тайны?
— Столько же раз, сколько не доверял, — резко парировал шут. — Фитц просил меня хранить его появление в тайне. И так бы оно и было, не вмешайся эта менестрельша. Что бы случилось, если бы его оставили в покое, хотя бы до тех пор, пока не выйдет стрела? Ты слышал, как он бредил. Похож он на человека, который в мире с самим собой?
Чейд вздохнул:
— Всё равно, ты мог бы сказать мне. Ты понимал, что это для меня — знать, что он жив.
— А ты знал, что для меня значило существование наследника Видящих, — ответил шут.
— Я сказал тебе, как только сказал королеве.
— Да, но сколько времени ты знал о ее существовании? С тех пор, как послал Баррича присматривать за Молли? Ты знал, что Молли носит его ребенка, когда приезжал в последний раз, но ничего не сказал.
Чейд резко выдохнул, потом предостерег:
— Я бы не стал называть эти имена, даже здесь. Даже королеве я не назвал их. Ты должен понять, шут. Чем больше людей знают — тем больше риск для ребенка. Я бы никогда никому не рассказал о ней, если бы ребенок королевы не умер и мы не считали бы Верити погибшим.
— Оставь надежду сохранить это в тайне. Старлинг знает имя Молли, а менестрели не хранят секретов. — В его голосе сквозила неприязнь к Старлинг. Он холодно добавил: — Так что ты собираешься делать, Чейд? Выдать дочь Фитца за ребенка Верити? Выкрасть ее у Молли и отдать королеве, чтобы она воспитывала девочку как свою собственную? — Голос шута стал тихим.