Странствия убийцы
Шрифт:
— Фитц! Сосредоточься на игре. Только на игре. Его угрозы могут быть уловкой, чтобы заставить тебя выдать их. Не говори о них. Не думай о них. Вот, смотри сюда. — Ее дрожащие старые руки отодвинули мое одеяло и разложили доску. Она перемешала камни и выбрала белые, чтобы я занял мозг постановкой и решением задачи. — Решай ее. Сосредоточься на этом, и только на этом.
Это было почти невозможно. Я смотрел на белые камни и думал, что все это дурацкая затея. Какой игрок может быть настолько неуклюжим и близоруким, чтобы позволить игре превратиться в такой хаос белых камней. Это не было задачей, достойной решения. Но я не мог лечь спать.
Весь следующий день, пока мы шли по дороге, спускаясь по склону, я держал камень в обнаженной руке. Другая рука обнимала талию шута, а он держался за мои плечи. И то и другое не давало мне блуждать.
Казалось, шуту полегчало. Его больше не лихорадило, но он не в силах был есть и даже пить чай. Кеттл вливала в него воду, пока он не сел, бессильно качая головой. Он был так же нерасположен к разговорам, как я. Старлинг и Кеттл с ее посохом возглавляли нашу маленькую усталую процессию. Мы с шутом шли за джеппами, а Кетриккен со своим луком охраняла тылы. Волк непрерывно бегал вдоль всей цепочки, то забегая вперед, то отходя назад по нашим следам.
Наша бессловесная связь с Ночным Волком восстановилась. Он понимал, что я вообще не хочу думать, и делал все, что мог, чтобы не отвлекать меня. Меня все еще раздражало, когда он пытался использовать Уит, чтобы связаться с Кетриккен.
Сзади никого нет, — говорил он, рысью пробегая мимо нее в очередной раз. Потом он забегал вперед, только для того, чтобы вернуться к Кетриккен и заверить ее, что впереди тоже все чисто. Я убеждал себя, что она просто верит в то, что Ночной Волк даст мне знать, если почует что-то неладное. Но я подозревал, что она все больше и больше настраивается на него.
Дорога все круче шла вниз. По мере того как мы спускались, изменялась и местность вокруг нас. К концу дня склон над дорогой стал более пологим и на нем появились скрюченные деревья и покрытые мхом каменные глыбы. Снега стало меньше, и он только местами виднелся на склоне. Дорога теперь была гладкой и черной. Высохшие пучки травы желтели у самого края дороги. Было трудно заставлять двигаться голодных джеппов. Я сделал слабую попытку с помощью Уита дать им понять, что впереди их ждет хорошее пастбище, но был недостаточно знаком с ними, чтобы произвести на них какое-то впечатление. Я старался думать только о том, что сегодня нам не так трудно будет найти дрова для костра, да и день становился все теплее, по мере того как мы спускались.
В какой-то момент шут сделал жест в сторону низкорослого растения, усыпанного крошечными белыми бутончиками.
— Наверное, в Баккипе уже весна, — тихо сказал он и быстро добавил: — Не обращай на меня внимания. Прости.
— Тебе лучше? — спросил я, решительно выкидывая из своего сознания весенние цветы, пчел и свечи моей Молли.
— Немного, — голос его дрожал. Он сделал быстрый вдох. — Нельзя ли нам идти помедленнее?
— Мы скоро разобьем лагерь, — ободрил я его, зная, что сейчас мы не можем останавливаться.
— Ты уже болел так раньше? — спросил я у шута, главным образом для того, чтобы подумать о чем-нибудь другом.
— Да. В Голубом Озере. Моя королева истратила все деньги, чтобы найти комнату, в которой я мог бы укрыться от дождя. — Он повернул голову и посмотрел на меня. — Думаешь, это могло быть причиной?
— Причиной чего?
— Того, что ее ребенок родился мертвым…
Его голос прервался. Я пытался вдуматься в эти слова.
— Я сомневаюсь, что этому была какая-то одна причина, шут. Она слишком много пережила, пока вынашивала его.
— Баррич должен был пойти с ней и оставить меня в Баккипе. Он бы лучше позаботился о ней. Я был не в состоянии думать тогда…
— В таком случае, я был бы мертв, — заметил я. — И послушай, шут, нет смысла играть в эту игру с прошлым. Сегодня мы здесь и только с этого места можем делать ходы.
И в это мгновение я внезапно нашел решение задачи Кеттл. Оно стало таким очевидным, что я никак не мог понять, почему не видел его раньше. Потом понял. Каждый раз, когда я изучал доску, я думал, как могло создаться такое жалкое положение. Все, что я видел, — это бессмысленные ходы, предшествовавшие моим. Но эти ходы не имели значения, раз в моей руке сейчас был черный камень. Я слегка улыбнулся, погладив пальцем свой камень.
— Сегодня мы здесь, — эхом отозвался шут, и я почувствовал, что его настроение соответствует моему.
— Кетриккен сказала, что на самом деле ты, может быть, вовсе и не был болен, что это… характерно для твоего рода. — Я чувствовал себя неловко, даже столь осторожно приблизившись к этому вопросу.
— Возможно. Смотри-ка. — Он снял варежку, потом поднял руку и провел ногтями по щеке. На ней остались сухие белые следы. Он потер их, и кожа осыпалась под его руками. Кожа на тыльной стороне его ладони тоже шелушилась, как после ожога.
— Так бывает, когда сгоришь на солнце. Думаешь, это из-за погоды?
— Тоже может быть. Если все будет как в прошлый раз, кожа начнет чесаться и шелушиться по всему телу. А когда это прекратится, я стану темнее. У меня глаза изменились?
Я посмотрел ему в глаза. Хотя я был хорошо знаком с ним, это все равно была нелегкая задача. Потемнели эти бесцветные глаза?
— Может быть, они стали чуть темнее. Не больше, чем поднесенный к свету эль. И что с тобой будет? Ты и дальше будешь темнеть после лихорадки?
— Возможно. Не знаю, — признался он через несколько мгновений.
— Как ты можешь не знать? — спросил я. — Как выглядели твои родители?
— Как ты, глупый мальчик. Они были люди. Где-то в моем роду был Белый. Во мне, как это случается, но редко, проявилась его древняя кровь. Но я настолько же Белый, насколько человек. Ты думаешь, что такие, как я, обычны для моего народа? Нет, я аномалия даже среди тех, кто разделяет мою смешанную кровь. Думаешь, Белые Пророки рождаются в каждом поколении? Нас бы никто не принимал всерьез, если бы это было так. Нет. На время моей жизни я единственный Белый Пророк.