Странствующий
Шрифт:
Император Адриан встречает Евстафия Плакиду с триумфом. Но когда он отказывается принести жертву языческим богам, император в бешенстве отдает его с семейством на растерзание львам, но звери их не трогают. Тогда их предают сожжению в раскаленном медном воле. Идя на казнь Евстафий молился Богу о даровании им охлаждения в огне, как отрокам вавилонским, и совместном погребении. Через три дня после казни Адриан приказал вола открыть. Их тела нашли нетронутыми огнем и блистающими чудной красотой. Тогда народ восславил Бога христианского, а императора заклеймил позором.
…Я механически ем, не чувствуя вкуса, а у меня перед глазами 3/4 правая
А после трапезы сквозь туман, нежданно опустившийся на горные холмы, отправляемся мы на святой Пантелеимонов источник. Пройдя с километр по сырому густому лесу крутыми горными тропами, бережно поддерживая под немощные руки старца, мы восходим на террасу, на которой проистекает источник. Здесь сквозь густой молочный туман едва просматривается большой деревянный крест, из-под которого струей льется холодная хрустальная вода.
Ирина ходит в отдалении и тихонько причитает, как Евстафий в приступе человеческой немощи:
3/4 Боже, что я натворила! Квартиру продала. Все деньги на автобус потратила. Осталась с больным мужем без средств к существованию. Впереди старость, болезни. Что делать? Как жить?
Валерий также в полголоса ее успокаивает:
3/4 Ну что же ты, сестра, в Божией милости сомневаешься. Вот я тебе историю расскажу. У меня один знакомый свое пальто последнее нищему отдал. Видит, что человек мерзнет 3/4 снял с плеча пальто и отдал. А назавтра встречает того нищего 3/4 а он пьяный и без пальто. Тогда загрустил он, вот как ты сейчас. А ночью приснился ему Сам Господь. Представляешь? Улыбается Спаситель ему и говорит: «Не жалей своей милостыни. Ты ведь не пьяницу, ты Меня одел. Видишь?» И точно: Спаситель одет в его драповое пальто. А через несколько дней к нему подошел мужчина приезжий и сунул в карман пачку денег. Сунул, запрыгнул в машину и уехал прочь. Так что он и пальто, и дом себе купил, и даже корову с козой. И ты не сомневайся. Господь не оставит благодетелей без попечения.
3/4 Правда? 3/4 улыбается Ирина. 3/4 Спаси тебя Господи, Валера! Вот утешил, так утешил. Много ли мне, глупой, нужно? Слово ласковое вовремя 3/4 и вот я уже спокойная.
3/4 Вот, и ладно, сестра, 3/4 кивает Валерий. 3/4 Слава Богу.
Мы умываемся, смачиваем головы и набираем воду в бутылки. А монах на террасе пониже показывает нам строящуюся купальню. Обратной дорогой, приметив в монахе немалый остаток мирского, пытаюсь вызнать историю его здесь появления. И вот что он нам поведал.
Жил он, «как все», и даже лучше, более пятидесяти лет: защитил диссертацию, преподавал в мединституте, не оставляя клинической практики. Но вот однажды, сидя в своем частном домике, он увидел, как расступилась стена и вышла к нему мать.
Дело в том, что в детстве мама водила мальчика Колю в церковь. И помнил он, как хорошо там было, особенно во время Херувимской песни, когда его чистая детская душа буквально взлетала от первых слов, благоговейно напеваемых церковным хором: «Иже Херувимы, тайно образующе и Животворящей Троице Трисвятую песнь припевающе, всякое ныне житейское отложим попечение».
Матушка сурово сказала ему, чтобы он все отложил и спасал свою душу в церкви. Николай пробовал ее расспросить о чем-то, но она снова сурово повторила, чтобы спасал душу, потому что время его жизни проходит зря.
После этого явления Николай пошел в ближайший храм. Он все забыл, чему его в детстве мама учила в церкви. Пришлось учиться заново:
Только явилась ему мать второй раз. Это второе посещение было уже не наяву, а в тонком сне, когда чувства еще остры, а помраченный гордыней разум уже дремлет. Мать явилась ему, одетая в белое, в окружении родственников и повела сына по дивному саду. Там все цвело и благоухало, пели птицы и порхали бабочки. Николай запомнил, что на одном из деревьев одновременно расцветали прекрасные цветы и золотились сочные наливные плоды, похожие на яблоки.
Тогда спросил Николай: «Мама, а где же отец?» — «Ты действительно хочешь увидеть его?» — спросила мать. И вот он оказался в мрачном месте. В кино он как-то видел немецкий концлагерь с бараками, охранниками, каторжным трудом. В таком-то месте и оказался Николай. Вместо неба — закопченный каменный свод, охранники — черные звероподобные бесы, всюду мрак, вонь и стоны. Отец его вместе с такими же унылыми, сгорбленными оборванцами укладывал камни на прокладке дороги. Коля присел рядом с отцом на корточки и стал ему помогать. Камни были холодные, скользкие и походили на черные человеческие черепа. Отец угрюмо сказал Николаю, что ему не нужна помощь здесь, но пусть сын поможет «там, у себя».
Вернувшись в обычное состояние, Николай понял, что от него требуется еще большие труды по спасению отца из ада. И стал он искать возможность принять монашество. Поехал к верующей сестре в Екатеринбург, но она сказала, что в монастырях у них конкурс по десять человек на место, принимают только молодых и крепких, потому что там нужно много работать и стоять по многу часов на службах — это и молодым не всем посильно.
Вернулся Николай домой и стал каждый день молиться, чтобы ему Господь помог принять равноангельский образ. И вот как-то заехал к нему в гости знакомый священник и предложил завтра вместе пойти к владыке. На той встрече владыка и указал Николаю на Афонский Кубанский монастырь, который только открылся. Здесь он и пострижен в монахи с именем Пантелеимон, как у знаменитого целителя и великомученика.
Идем обратно по влажной дорожке меж лужиц, и — то один, то другой — находим сверкающие белые мраморные камешки — обломки взорванного храма. Отец Павел говорит, что место взрыва отсюда в семи километрах. Это ж какую неистовую злобу нужно иметь к храму, в котором проповедуется Любовь!
Однако вечереет, и мы спешим в обратный путь. Уже на подходе к монастырю, отец Павел указывает в сторону леса: «Там в километре от дороги, есть подземный храм. Когда вы приедете в следующий раз, мы возьмем фонари, веревки и обязательно спустимся помолиться. Там такая тишина! Такая молитва!»
Но вот южные дни подходят к концу. На ближайшей станции садимся в поезд. Наши места оказываются заняты семьей. Моя первая реакция: затеять скандал, вызвать проводника, справедливо потребовать… но внутренний голос говорит: смирись, не барахтайся, но дай воде самой нести тебя по течению. Проводник услужливо тащит наши вещи в соседний вагон. И точно! в служебном купе работников ресторана оказывается девушка лет семнадцати с добродушным открытым лицом и широко распахнутыми на мир ясными глазами.