Страшная неделя
Шрифт:
– А я Люба. В смысле – тоже Люба. Я местный фельдшер. – Тоже Люба смачно зевнула. Потом потянулась, зажмурилась, встряхнулась и застыла с открытым ртом.
Новиков проследил её взгляд и непроизвольно вскрикнул – в окно таращилась бледная физиономия. Упырь мерзко щерился алой пастью.
– Это ещё кто? – громко спросила Октябрина Леонардовна.
– Отойдите от окна! – скомандовал Новиков. – Живо! Запереть все двери и окна!
– Что случило-о-о-о! – Хозяйка дома отшатнулась, закрыв руками рот.
– Ты! – рявкнул Новиков на фельдешрицу. –
Октябрина Леонардовна коротко кивнула и выскочила в сени. Антон побежал на кухню, а фельдшерица так и осталась сидеть на диване с открытым ртом. Видимо, у неё случился ступор. Новиков, пересилив отвращение, подошёл к окну, забранному в можжевеловую рамку, и повернул ручку.
Но упырь только шире улыбнулся, показав острые зубы. Он приблизился к окну, распластал по нему лицо, превратив его в блин с размытыми чертами, и стал пролезть в щель между стеклом и рамой.
За спиной Новикова истошно завизжала какая-то из Люб. Новиков медленно пятился, пока не натолкнулся на Октябрину Леонардовну.
В щель медленно пролезала бледная масса, будто майонез давили. Она расширялась, уже влезли густые брови, нос и лоб.
– Т-т-так и будем ст-тоять? – заикаясь, произнёс Антон. – Он же нас вс-сех тут-т…
Новиков подскочил к окну и попытался прижать плотнее раму. Не помогло – тело всё вползало внутрь, уже тянулся воротник пиджака. Вдруг рядом оказалась хозяйка дома и с грохочущим звоном расколошматила о бесформенную голову большую керамическую вазу. Осколки и ветви вербы посыпались на пол, а упырь всё продолжал вползать. Уже полностью втекло его щерящееся лицо и шея.
Антон с треском разломал об него стул.
– Где священник? – спросил Новиков, отходя от окна.
– Фимиама и ладана нет, я их выложил, чтобы просушить, – прохрипел откуда-то отец Павел.
– Нам кранты, – выдохнул Антон.
– Бери детей, женщин и бегите, – через плечо прошептал ему Новиков.
Упырь оттянул руку и вдарил по стеклу. Все разом подпрыгнули. Стекло звонко вздрогнуло, но устояло. Только с рамы упала ветка можжевельника. И попала на лоб монстра, который от этого перестал щериться и затряс головой, как собака.
– Можжевельник, – пробормотал Новиков и обернулся к искажённым страхом лицам. – Спички есть? Ну, живо!
Первой среагировала Октябрина Леонардовна. Она коротко кивнула и выбежала из комнаты, вернулась с большим коробком. Новиков сбегал к другому окну, схватил сразу несколько веток и попытался поджечь. Руки плохо слушались, искра не высекалась.
– Быстрее! – крикнула какая-то из женщин.
Новиков глянул на упыря, который влез в дом уже по грудь и перебирал когтистыми лапищами по подоконнику.
Наконец искра появилась, спичка зашлась. Новиков запалил сразу несколько веток и изо всей силы подул в сторону упыря. Тот замахал руками и зашипел, отплёвываясь.
Октябрина Леонардовна тоже схватила несколько веток с окна и забрала спички у Новикова. Запалив можжевельник,
Отец Павел стал махать какими-то листами, чтобы гнать дым на монстра. Фельдшер Люба наконец-то пришла в себя и швырнула в упыря ветки вербы, которые подняла с пола.
Упырь захрипел, оскалился и стал потихоньку вытекать на улицу. Вылез полностью, встряхнулся, обретя человеческую форму, попятился и исчез во тьме за забором.
Октябрина Леонардовна выдохнула и опустилась на стул. Новиков закрыл глаза и привалился к стене.
Из-за занавески послышался слабый детский стон. Люба-хозяйка вскочила и побежала в соседнюю комнату, за ней пошёл отец Павел.
Глава 9. Чего земля не выплюнет
На печке в доме родителей всегда хорошо спать. Даже если проспишь всего часов пять, всё равно утром встаёшь полным сил и с хорошим настроением. Только вот печка-то вроде бы не родительская. И запахи не похожи. И звуки другие.
Новиков открыл глаза. Точно, потолок не тот, одеяло чужое. Ну да, ну да. Они же за полночь вернулись в дом Октябрины Леонардовны. Люба-хозяйка слёзно умоляла всех остаться, но староста деревни сочла это неприличным и погнала их компанию к себе. Тем более что малышу после обтирания святой водой и помазывания маслом стало получше.
Даже Люба-фельшер удивилась. А ещё она показала им пару странных шрамов на шее ребёнка. Тонкие царапины, как будто полностью зажившие. Только вот мамаша никак не могла припомнить, когда и как они появились. С одной стороны, ничего удивительного – маленький ребёнок, везде залезает, всё ему надо потрогать. Да ещё в деревенском доме. С другой – как-то многовато шрамов, чтобы мать их раньше не замечала. На ней, конечно, и хозяйство, и старшая дочка. Но место видное – шея. Как тут не заметить.
Но ко всей этой ситуации примешивалась ещё одна проблема. Новикову казалось, что где-то он подобные шрамы уже видел. Тонкие, как бы давно зажившие. На чьей-то шее. Только вот никак не мог вспомнить, на чьей именно.
– Вставать-то будешь, что ли? – раздался из-за занавески голос Октябрины Леонардовны.
Пришлось вылезать из одеяла и спускаться вниз. Хорошо, что одежда за ночь просохла, и громадного размера вещи можно было с радостью вернуть хозяйке.
– Как спина-то? – спросила Октябрина Леонардовна, расставляя на столе глубокие тарелки.
– Спасибо, отлично! – Новиков покрутился в разные стороны. И никакого ощущения ржавых болтов у хребта – свобода движения. Как это прекрасно.
– Мазь оставь себе. У меня ещё есть.
– Спасибо, – расплылся в улыбке Новиков.
Отец Павел, стоявший перед иконами и что-то бормотавший, приветственно кивнул через плечо.
– А где Антон? – спросил Новиков, умывшись.
– Сам-то как думаешь? – буркнула хозяйка дома, ухватом вынимая из печи большой чугунный горшок с гречневой кашей.