Страшная правда о Великой Отечественной. Партизаны без грифа «Секретно»

Поляков Владимир Евгеньевич

Повсеместно открывались мелкие торговые точки. Один из моих родственников, оставаясь в оккупированном Симферополе, наладил производство и организовал торговлю чего-то типа современного стирального порошка и довольно-таки преуспевал. Он совершенно не вмешивался в политику, но в 1944 году после освобождения Симферополя был осужден по 58-й статье за «измену Родине».

Занимаясь историей названий улиц Симферополя периода оккупации, я просмотрел едва ли не все домовые книги и с удивлением обнаружил, что все акты купли-продажи, которые оформлялись в период с ноября 1941 по апрель 1944 года и которые были заверены немецкими печатями, оказывается,

имели юридическую силу и признавались нашими властями.

Между квартировавшими в Симферополе немецкими офицерами и «хозяевами квартир» в большинстве случаев возникали нормальные человеческие взаимоотношения. При этом, правда, «хозяйку» выселяли в самую маленькую комнату или даже в сарай, а «квартиранты» занимали самую лучшую. Мне не раз доводилось слышать о том, как офицер-квартирант помог вылечить ребенка, лично отведя его в немецкий госпиталь. Совершенно по-иному строились отношения с румынскими солдатами и офицерами. Поведение румын вызывало у населения ненависть. Румынские солдаты все делали исподтишка, без зазрения совести воровали все, что попадало на глаза. Объяснялось это тем, что снабжение румынской армии было налажено из рук вон плохо и солдаты вынуждены были заниматься «самообеспечением».

Сравнивая немцев периода 1918 года и периода 1941 года, симферопольцы совершенно не учитывали тот факт, что «те немцы» не были носителями нацистской идеологии. Буквально с первых же дней на территории Крыма стал действовать институт заложников. Если в Симферополе в первые месяцы оккупации он ощущался не очень сильно, то для жителей предгорных сел он обернулся сущим бедствием. Ничего кроме ненависти и желания мстить эти акции устрашения не вызывали. В конечном итоге «фашизм» наступил на те же грабли, что и советский тоталитарный режим, — его возненавидели все, даже те, кто первоначально возлагал на оккупантов самые радужные надежды.

Примечательно, что в своих первых вылазках в оккупированный Симферополь, в своих донесениях партизанские разведчики сообщали: «Настроение жителей Саблов и других деревень против партизан»[17, с. 13]. Напомню, что Саблы — это чисто русская деревня. Что уж было говорить о горных татарских деревнях, население которых оказалось между молотом и наковальней. Мы уже писали о той пагубной политике, которую в 1941–1942 годах отдельные партизанские отряды вели против местного населения. В значительной степени именно эта политика породила пресловутые роты самообороны.

В одном из донесений посетившие Симферополь разведчики сообщали: «С 23.11.41 г. стали выдавать хлеб по 200 гр. Света в городе нет. В кинотеатре «Большевик» открыт дом терпимости» [17, с. 13].

Драматичная история произошла с открытием публичного дома для немецких солдат и офицеров в Феодосии. Было дано объявление о том, что желающие работать в публичном доме должны подать заявление установленного образца и пройди медкомиссию. Пока женщины проходили медкомиссию, в Феодосии высадился советский десант. Город на несколько дней был освобожден от оккупантов. Все эти заявления попали в руки сотрудников НКВД. Как вспоминал Константин Симонов, читавший эти заявления сотрудник НКВД ломал голову над тем, как поступить: с одной стороны — это сотрудничество с оккупантами, с другой — они еще не приступили «кработе» [93, с. 21].

Просматривая домовые книги симферопольцев, я видел десятки записей о том, что та или иная женщина в 1944 году сразу

же после освобождения Симферополя была выписана с прежнего адреса «в связи с привлечением к ответственности за сотрудничество с оккупантами».

Отдельная тема — это вопрос о переименовании улиц Симферополя в период оккупации. Долгие десятилетия он оставался вне сферы внимания. Столь запоздалое обращение к этой странице истории нашего города привело к тому, что в подавляющем большинстве произведений о Великой Отечественной войне и писатели, и историки, и даже сами участники событий допускают массу неточностей в названиях улиц оккупированного Симферополя.

«Во время оккупации Симферополя…работала в больнице, которая находилась на улице Крым-Гирея (ныне бульвар И. Франко)» [94, с. 26].Бульвар Крым-Гирея — дореволюционное название улицы. В 1924 году бульвар получил новое название — Ноябрьский. И у читателя книги «Правда о разведчице «Лесной» естественно возникает мысль о том, что современный бульвар Ивана Франко в годы оккупации носил дореволюционное название бульвар Крым-Гирея. В действительности Ноябрьскийбульвар был переименован в Волжскийбульвар.

Но что стоят ошибки писателей послевоенной поры и ошибка руководства партизанского движения Крыма, допущенная осенью 1943 года из-за незнания фактической номенклатуры названий улиц оккупированного города. Вот как описывает эту историю Николай Луговой в своей книге «Опаленное детство».

«Партизанское командование в Краснодаре знало о прошедших в городе переименованиях улиц, и, отправляя в Крым Ивана Андреевича Козлова с заданием возглавить подпольный горком партии, ему выписали фальшивый паспорт уже с учетом прошедших в Симферополе изменений. В первый же день пребывания в городе на одной из явочных квартир произошел следующий эпизод:

Услышав о жандармах, «Андрей» (И.А. Козлов) спокойно сказал:

— Не волнуйтесь. Документы у меня надежные. Представлюсь, как договорились: я ваш подручный, проживаю по адресу Дворянская, 12. Так в паспорте и значится.

— Дворянская?! — глухо переспросил Бокун. — Но такой улицы в городе нет! Дворянской она до революции называлась. Потом Советская, а теперь — Таврическая» [86, с. 173].

1 ноября 1941 года немецко-румынские войска вошли в Симферополь, а уже 11 января 1942 года, то есть меньше чем через два месяца, в газете «Голос Крыма» сообщалось, что улица Карла Маркса впредь будет именоваться Гауптштрассе — Главная; улица Ленина — Паркштрассе — Парковая; Бульвар Ленина — Бангофштрассе — Вокзальная.

Это было только начало. В семь приемов было переименовано шестьдесят восемь улиц города [86, с. 172]. При этом только четырнадцати возвращены их прежние — дореволюционные названия, к тому же еще четырнадцать улиц были новыми (послереволюционной постройки), и потому можно говорить о том, что старые названия были возвращены только каждой четвертой улице.

Обращает на себя внимание тот факт, что борьба шла не только с коммунистической идеологией. Не возвращено ни одно название, имеющее в своей основе антропоним (имя человека), но не были тронуты такие названия, как ул. Аксаковская, ул. Гоголевская, ул. Жуковского, ул. Менделеева, ул. Пушкинская, ул. Серова, ул. Толстого.