Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод
Шрифт:
— Может, сам съездишь ненадолго? — Жена высказала то, о чём думал и Микола. — За ним присмотришь...
Снова усмехнулся мужик, если поедет, то никак не затем, чтобы родича оберегать от беспутства. Его деньги, пусть как хочет, так и тратит. Но спорить не стал, накинул на плечи тулупчик, шагнул на двор.
У соседей и впрямь шли сборы, только не слишком споро. Анея вяло ругалась с мужем, призывая того двигаться шустрее, скоро рассвет, а ничего ещё не уложено. Микола подошёл к хлипкому забору, окликнул:
— Антип, ты никак куда ехать собрался?
Тому
— Еду, еду... В Москву еду.
— А чего ж с вечера не собрался?
Антип, скосив глаза на жену, таскавшую из дома в сани кули, развёл руками:
— Дык... как-то не успел. Ничего... сладится...
Микола поскрёб затылок:
— Мне, что ль, съездить?
Антип не очень-то поддержал соседа: с одной стороны, ехать вдвоём сподручней и торговать тоже, а с другой — всё время под приглядом будешь. Осознав, что может попасть под соседский дозор, он вдруг заторопился:
— Ну, ты пока думай, а я поехал.
Микола тоже отправился в Москву на следующий день, только у него всё было сложено с вечера, потому выехал ранёхонько утром, почти до света. По пути ему встретился странный поезд, пришлось спешно отступить с дороги — царские люди везли из монастыря что-то. Но это мало интересовало Миколу, со своими делами разобраться бы...
Глядя вслед удалявшимся саням, он размышлял. И кто только не наползал на Русь, кто только не полонил русских людей! И у самих вечно меж собой ругань стоит... А кто лается? Не мужики же, тем всё одно, какой боярин или князь во главе. И надо-то всего — не влезать в их дела. Дай тому же Миколе на себя трудиться, он и другим заработает. Не трогай русского мужика, не мешай ему, он сам с жизнью справится, и боярина своего накормит, и государю достанется, но мало было на Руси таких времён, чтобы не мешали. Может, потому и голодала она веками? Нынче единый царь-государь на Руси, а покоя всё равно нет.
Чудные дела творились в Москве, государь не просто ездил по монастырям и храмам и истово молился, к такому привыкли, но приказал отовсюду увозить образа с собой во дворец! Сначала служители только дивились, но, когда во дворец перетащили большую часть дорогой церковной утвари и икон, стали роптать. Государь не обращал никакого внимания на недовольство церкви. Во всех монастырях и храмах просил благословения на дела будущие, не объясняя какие. Молился истово, отказать в благословении было невозможно.
А в саму Москву по царскому вызову съезжались далеко не самые родовитые, но никак не связанные со Старицкими бояре, дворяне и служилые. Ломая головы над тем, к чему государю такое, везли свои семьи и скарб...
Морозы стояли знатные! Птицы на лету мёрзли, деревья по ночам трещали, но и снег выпал вовремя, укрыл всё белым покрывалом, спрятал землю-матушку от жгучих холодов. Люди старались зря из тепла не выходить, но как не пойдёшь, коли скотина есть и пить требует, если на торг идти надо, если другие дела зовут?
Всё одно, немало обмороженных
Ко дворцу с лёгким прискоком мчался служка Успенского собора. Хотя под рясу надета меховая скуфейка, на ногах валенки, но уши всё равно мёрзли, потому и спешил бедолага, на бегу растирая их озябшими руками. Он зажал под мышкой толстую книгу в богатом переплёте, спрятав ладонь левой руки за пазухой, а правой тёр ухо. Когда правое ухо покраснело, служка решил потереть и левое, но не удержал тяжёлый фолиант, и тот скользнул на снег. Воровато оглядевшись, служка убедился, что никто из важных персон такой крамолы не видел, любопытные мальчишки да пара нищих, что устало брели вдоль улицы, не в счёт.
Он нёс книгу государю, тот чтение любит...
Вдруг служка замер, забыв о холоде и своём отмороженном ухе. Застыть его заставило большое скопление подвод перед царским дворцом. К чему в Кремле подводы? Словно государь куща уезжать собирается... Служка вспомнил, что Иван Васильевич был у заутрени, постоял, помолился, а потом вдруг велел собрать всю утварь да снять иконы, какие ценные, и снести к нему. Для чего сие — не сказал. Унесли и книги соборные тоже, одна вот осталась случайно, велено и её принести во дворец.
В спину кто-то толкнул:
— Чего встал, рот раззявив?!
Не слишком вежливое обращение вернуло мысли служки на место, он посторонился, пропуская несущих большой сундук холопов, и засеменил дальше.
И всё же в Кремле творилось что-то необычное — огромное количество подвод и возков загружались всякой всячиной, начиная от сундуков, окованных железом, и до тюков, видно, с мягкой рухлядью. «Точно переезжает государь, — подумал служка. — Только вот куда? И к чему ему церковная утварь? Неужто для нового храма какого?»
Книгу едва успел протянуть дьяку, что распоряжался погрузкой, тот выхватил толстенный фолиант, кивнул и сразу протянул рослому холопу в распахнутом зипуне:
— Тимошка, добавь в осьмую подводу!
Тимошка замер, видно, пытаясь сосчитать, где она, осьмая. Дьяк зло ткнул холопа в спину тяжеленной палкой, на которую опирался:
— Где гнедая запряжена! Семён возница!
— А-а-а... — протянул Тимошка и неспешно потопал к подводе с гнедой лошадью.
«И как ему не холодно?» — поёжился от одного вида холопа служка и тут же получил посохом дьяка по собственной спине:
— Чего встал?
Служке поспешить бы прочь, но любопытство пересилило:
— А чего это? Уезжает куда царь-батюшка?
Дьяк, то и дело шмыгавший уже побелевшим от мороза носом, разозлился окончательно:
— А оно твоё дело?! Пшёл вон отседова, ротозей проклятый!
Служка припустил восвояси, и впрямь, чего лезет не в свои дела? Но любопытство не отпускало, отойдя подальше от посоха дьяка, всё же оглянулся и постоял, пытаясь понять цель таких сборов. Окончательно замёрзнув, решил одно — государь уезжает, а куда — и правда не его дело. С тем и отправился в собор, где получил нагоняй от своего дьякона за долгое отсутствие.