Страшные немецкие сказки
Шрифт:
Выход, однако, нашелся. Сказки тщательно отделили от схожих жанров — мифа, эпоса, легенды, предания и былички. Миф и эпос героизировали, по возможности удалив оттуда самую отвратительную нечисть и кровавые ужасы. В таком виде их стали рассматривать как доказательство исторической борьбы кого-то с кем-то — русичей с врагами, угнетенных с угнетателями, — хотя «связь с культом» все же не исключалась. С культом прочно связали и легенду (лат. «то, что подлежит чтению») — единственный жанр, за которым признали религиозно-монотеистическое (в частности, христианское) происхождение. В лучшем случае легенде присущ нравоучительный характер, в худшем — эксплуататорский. Все «фантастическое» в легендах при таких обстоятельствах не казалось предосудительным. К тому же легенды сочинял, как правило, не народ. Предания отнесли отчасти к эпосу, отчасти — к легендам.
Быличку отделяла от сказки очень тонкая грань, и ее постарались упрочить. Сам термин «быличка» был высосан из пальца именно для того, чтобы противопоставить его «сказке». Вот современное определение
18
Криничная НА. Русская мифология: Мир образов фольклора. М.: Академический Проект, Гаудеамус, 2004. С. 12.
Слово «хронотоп» использовал А.Я. Гуревич для характеристики средневековых «примеров» (аналог русских быличек). В «примерах» немало сказочных персонажей и ситуаций, но сюжеты их на привычную для нас сказку вроде бы не похожи. Именно хронотопами они и отличаются. Сказка «строит свой хронотоп, не заботясь о правдоподобии», а хронотоп «примера» «претендует на то, чтобы в него поверили, несмотря на чудесную его природу» [19] . Иными словами, Гуревич сравнивает средневековый «пример» с современной сказкой. Но еще сто лет назад сказка тоже претендовала на истину! Откуда же историку известно, каков был ее хронотоп в Средние века?
19
Гуревич А.Я. Избранные труды. Культура средневековой Европы. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2007. С. 306–307.
Теперь, когда разница определена, все сомнительные сказки (а страшных среди них — большинство) можно отнести к былинкам. Пропп так и делает, сославшись на авторитет братьев Гримм, а затем припи сывает былинке религиозную (языческую) функцию, коей сказка лишена. Ну а раз былинка религиозна, она недалеко ушла от легенды. Сказка же — чисто художественный жанр, и народ понимает ее как вымысел и в действительность излагаемых ею событий не верит. Говорил об этом и великий знаток русской души В.Г. Белинский [20] . Пропп упорно отстаивает ложность сказок, не замечая несоответствия такого взгляда собственной же теории об их «дикарских» корнях. Для нынешних туземцев, на которых ориентируется наука в своих представлениях о первобытном обществе, «все сказки являются преданиями о том, что имело место в действительности» [21] .
20
Пропп В.Я. Русская сказка. С. 26–27, 36–37.
21
Леви-Брюль Л. Первобытная мифология: Мифический мир австралийцев и папуасов / Пер. Б.И. Шаревской. м.: КРАСАНД, 2010. С. 16–17.
Итак, рассуждая о народных корнях сказки, былички можно не учитывать, и уж конечно, их не рекомендуется читать детям. Персонажами быличек — привидениями, ведьмами — можно всерьез не заниматься, а змеев и Ягу следует объяснить какими-нибудь историческими (точнее — доисторическими) образами и явлениями. В своем сказочном виде эти существа, безусловно, не существовали. Они — смутное воспоминание о вещах реальных вперемешку с поэтической фантазией.
Отрыв былички от сказки требовалось подтвердить, что и сделал П.Г. Богатырев. Теперь все повторяют за ним, что в сказке действуют Кощей Бессмертный, Змей Горыныч, Баба Яга и другие персонажи, которые в русской демонологии отсутствуют. Герои последней — леший, водяной, домовой — лишь изредка вводятся в сказки для замены легендарных древних персонажей [22] . Тебе, читатель, не кажется странным это сопоставление? Почему в первой группе перечислены Кощей, Змей и Яга, а во вторую не включены колдун, черт и ведьма, которые, казалось бы, и должны подменять своих сказочных коллег? Здесь мудрость: как раз ведьм и чертей в сказках предостаточно. В афанасьевском сборнике Кощей присутствует в 6 сказках, Змей (Змей Горыныч, Змей Змеевич) — в 42, Яга (Ягишна) — в 32, тогда как колдун — в 9, черт (бес, нечистый, нечистый дух, дьявол) — в 40, а ведьма (колдунья) — в 21. Цифры вполне соизмеримые. К тому же нет доказательств, что, скажем, легендарная Яга древнее столь же легендарной ведьмы, а не наоборот. Неизвестно еще, кто кого подменяет! Ну а лешего водяного, домового в сказках и вправду мало. Но разумнее сопоставить их с функционально схожими существами: диким человеком (Медным Лбом), чудищем (Чудо-Юдо), карликом (мужичком «с ноготок»). Леший встречается в 3 сказках, водяной — в 4, домового нет вообще; Медный Лоб — 2, чудище — 7,
22
Богатырев П.Г. Вопросы теории народного искусства. М. 1971. С. 287.
Далеко не всем поклонникам сказки пришлась по душе попытка ученых «обмирщить» ее, сведя волшебство к древним ритуалам, обрядам и давно позабытым суевериям. Против аксиомы о ложности сказки выступили последователи Г.К. Честертона. «В Средние века, — писал Честертон, — людей интересовали драконы или лик дьявола вовсе не потому, что о них слагались красивые истории, а потому, что люди свято верили в их реальное существование». Однако сам писатель не признавал сказочные события истинными, но горой (в буквальном смысле) стоял за сказочную мораль. Ему все время казалось, что критики ополчились на сказку из-за ее… реализма. Милый его сердцу реализм он вменял даже детям: «Ребенок никогда не спутает факта с вымыслом — он просто любит вымысел» [23] . Под этими словами подписались бы многие фольклористы XX столетия.
23
Честертон Г.К. В защиту полезной информации. Человек с золотым ключом // Эссе / Пер. А. Ливерганта, Н.Л. Трауберг, М.: ACT, 2009. С. 511, 543–544.
Для Дж. Р.Р. Толкина «волшебные существа вовсе не иллюзорны… за „фантазиями“ скрываются вполне реальные устремления и силы, независимые от сознания и целей человека». К сожалению, фраза «устремления и силы» обезличивает сказочных существ, несмотря на их независимость от человеческого сознания (по пути обезличивания шли и другие оппоненты ученых — психоаналитики). Благословляя выдуманный мир, великий сказочник приписывает его человеческой фантазии, а та «непременно опирается на четкую картину мира реального и вовсе не склонна ее затуманивать» [24] . Толкин, как и Честертон, называвший миф при всей своей любви к нему плодом воображения [25] , излишне доверяет разуму.
24
Толкин Дж. Р.Р. Указ. соч. С. 255, 295.
25
Честертон Г.К. Вечный человек / Пер. Н.Л. Трауберг. М.: Издательство политической литературы, 1991. С. 151.
Да в ней намек!
«То есть мы знаем, например, что предрассудок
о Боге произошел от грома и молнии, — вдруг рванулась
опять студентка, чуть не вскакивая глазами на Ставрогина;
— слишком известно, что первоначальное человечество,
пугаясь грома и молнии, обоготворило невидимого врага,
чувствуя пред ним свою слабость…»
Геродот гораздо ближе нам, чем китаец в современном костюме,
который сидит с нами за одним столиком лондонского кафе.
Что нам, собственно, известно о наших «голых пращурах»
помимо того, что голышом они, безусловно, не ходили?
26
Честертон Г.К. Вечный человек. С. 135.
27
Толкин Дж. Р.Р. Указ. соч. С. 270.
Надеюсь, Александр Сергеевич простит нам вольную трактовку второй части его фразы. Мы посмотрим, какие намеки отыскивали в сказке не моралисты, а мифологи, лингвисты, этнографы, историки. В отличие от части первой тут мы обнаружим богатейший спектр гипотез и мнений.
Начало ему было положено в XIX в. мифологической школой, представленной в основном немецкими и русскими учеными. Большинство из них — лингвисты, приверженцы теории о существовании прародины европейских языков, а следовательно, и сказочных сюжетов. По их мнению, сказка (а также миф и эпос) содержит пережитки языческих верований, отражавших взгляды первобытного человека на природу, в особенности на небесные явления.