Страшные Соломоновы острова

Плешаков Виктор Вильямович

Я ощерился и показал ему кулак.

– Слышь, старый? Ты не в чарикарской зеленке, охолонись. Это монастырь, обитель божьих людей. Хоть иногда соображай. Пошли к храму. Будем ждать. На крайняк после службы разыщем.

И мы двинулись ко входу в храм.

Через открытые двери видны были ряды настенных икон, озаряемые колеблющимися огоньками свечей из подножья. Сладковатый запах мирра, лампадного масла, свечного воска легким дуновением вытягивался наружу. Мы ждали.

– Ну, чего народ баламутишь, басурманин?
– услышал я рядом знакомый сварливый

голос и, облегченно вздохнув, обернулся. Все тот же светлый добродушно-ироничный взгляд, приветливая улыбка, запутавшаяся в дебрях седой бородищи...

– Отец Василий! Здравствуйте. Дело у нас к вам. Важное очень, - торопясь, зачастил я, так и не изжив в себе почтительной робости к этому удивительному человеку.
– Евангелие редкое. Рукопись. Вам принесли.

Он, казалось, пропустил мои слова мимо ушей.

– Идите в храм. Помолитесь. После полУношницы поговорим, - и, разворачиваясь, собрался уходить.

– Отец Василий, она очень редкая. И ехать нам надо бы, - настырно влез Димыч, пуча глаза от старательной уважительности к собеседнику.

Батюшка слегка нахмурился.

– Не суетись. Не в миру, мил человек. Делай, чего велят, - и пошел себе.

– Ну, блин, дела. Найди, выкопай, привези да еще и отдай в удобное для них время, - стал привычно заводиться напарник.

Я тихонько подтолкнул его к ступенькам на входе в храм.

– Сказано - иди. И рыло перекрести.

Мы тихонько зашли вовнутрь. Стояли, молчали, слушали. Понемногу напряжение последних часов стало отпускать. Сквозь вату усталости я слышал привычный речитатив молитвы, обрывки мыслей вяло клубились в голове... С некоторым удивлением почувствовав на себе взгляд, встряхнулся. Просеменивший мимо отец Василий жестом пригласил следовать за ним.

Молча пересекли двор, зашли в какое-то здание и оказались в помещении, уставленном длинными столами и лавками вдоль них. Наверное, столовая или трапезная... Не знаю, как правильно. На стенах иконы, портреты каких-то патриархов... Батюшка предложил поесть с дороги. Мы отказались. Честно говоря, больше всего хотелось покончить побыстрее со всем этим и обрести былую легкость бытия. Чего-то рокотнув подбежавшему служке, отец Василий предложил всем садиться и продолжал нас молча разглядывать внимательным, цепким взором.

Оперативно подсуетившийся хлеборез выложил на стол все для чаепития и испарился. Я взглянул на Димыча. Тот молча достал из рюкзака сверток, положил его на доски стола, аккуратно ножом располосовал скотч и, освободив находку от наших курток, бережно водрузил ее перед батюшкой. Тот поднял на меня взгляд. Я сказал, кивая на Дитера:

– Отец Василий, этот человек - немец. Поэтому скажу я. Он нашел эту книгу. По нашему разумению, это неизвестный ранее экземпляр Остромирова Евангелия. Ничего лучшего, чем принести ее вам, мы не придумали. Это все.

Пауза. Старче, прикрыв глаза, легонько провел сухонькой ладошкой по окладу. Раскрыл книгу, обнажив титульный лист. Утвердительно кивнул. Долго молчал. Потом, опершись рукой о край стола,

встал, подзывая нас взглядом. Благословил каждого. Я, ежась от непривычности ситуации, неловко простился с батюшкой и бочком-бочком обозначил движение на выход. Друзья потянулись за мной.

– Я могу узнать ваши имена?
– догнал нас голос отца Василия.

И тут Дитер отчебучил.

– Мьелький Симпсон, - стараясь не запнуться на слогах, четко выговорил он.

– Димыч, Змея, Лысый, - дробными шариками вдогонку покатилось по трапезной.

– Охламоны, - донеслось нам вслед.
– Храни вас Бог!

И мы с облегчением вывалились на улицу, торопясь к машине.

Уселись в салон, с давно ожидаемым удовольствием закурили. Странно, но вновь навалилась тревога. Заводить машину я не спешил. Хотелось спокойно посидеть, подвести какой-то знаменатель что ли... Подумал и, рассуждая вслух, попробовал резюмировать.

– Ну, значит так. Полдела сделали. Теперь бы только домой добраться спокойненько. Как ухитриться-то?

– А в чем проблемы, Витя? У нас больше ничего нет. Твоя паранойя может спать спокойно, - непонимающе произнесла Хеля.

Димыч, глядя на нее, хмыкнул.

– Ну да. Только кроме нас об этом больше никто не знает. И если пойдет утечка, то искать нас будут очень вдумчиво на предмет поспрошать, а не завалялось ли еще чего. А монастырь в этом плане, подозреваю, немногим от вокзала отличается. Стукач на стукаче. Прав Витек.

Девушка ошеломленно вскинула голову, ловя мой взгляд в зеркальце заднего вида. Я хмуро добавил:

– И если вычислят, то все наши искренние заверения, что больше ничего нет, боюсь, будут приняты с известным скептицизмом. Такие дела.

Хеля, помолчав, нерешительно протянула:

– Ну, если все так серьезно, то я должна признаться...

Мы резко обернулись назад.

– Ну, говори? Звонила кому?
– рявкнул Димыч.

Девушка сокрушенно опустила голову.

– Да. Там, на заправке. В туалете. Я переслала подруге фотографии и попросила ее подготовить для меня материал по всей сопутствующей тематике. Я же филолог. А это такая бомба! Я хотела быть первой, - она прижала руки к груди, изо всех сил пытаясь вернуть себе самообладание.
– Мальчики, ну не сгущайте вы так краски, пожалуйста. Две девушки-немки мило побеседовали о своих девичьих делах. Ну что вы, русские, вечно такие подозрительные? Вечно вам шпионы...
– и тут она, охнув, прикрыла рот ладошкой.

– Что?! Что?!
– не сдерживаясь, заорал Димыч.

Хеля, как-то вся потухая, тихо произнесла тусклым голосом:

– Я только сейчас вспомнила. Ее папа - наш военно-морской атташе. В немецком консульстве в Санкт-Петербурге.

Мне стало по-настоящему плохо. Димыч с упорством, достойным лучшего применения, прикуривал сигарету фильтром вперед. Я вытянул ее у него из пасти и, выкинув в окно, сказал:

– Ну что, "каскадер", похоже - труба зовет? Давай прикидывать... диспозицию с точки зрения бурно прогрессирующей паранойи.