Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)
Шрифт:
Я выгнал адвоката пинками под зад. Мы остались втроем. Жена адвоката перестала плакать.
— Муж у меня глупый, — сказала она. — Надоел. Посмотрите, какие у меня черные чулки.
— Ну, давай посмотрим, — сказала немка, усаживаясь.
— Пошли лучше купаться, — сказал я. — Оттянемся.
— Нет, давай посмотрим, — сказала немка.
— Нет, вы сначала послушайте мою историю, — сказал я. — Руководитель нашей группы был советский третьестепенный писатель-маринист. Трусы в цветочки.
Сейчас они начнут раздвигать друг другу
— Что вы думаете об объединении Европы? — спросил капитан.
— Пустое, — ответил я. — Европа в русской мысливсегда была цельной. Мне здесь часто говорят: Европы не существует, все страны — разные. Мы разные! Мы разные! Ну, конечно! Все вы такие разные! Но при этом такие одинаковые. Это как византийское кредо Троицы: неслияны и нераздельны.
Золото Рейна — девиз обладания. Европа состоит из глагола иметь, из его спряжений и видов.
— Может быть, капитан станет вашей новой религией, — сказал я жене адвоката.
— Полиция! — вбежала Лора Павловна. Вошли полицейские. Они хмуро проверили мой русский паспорт. Русский паспорт не любят в Европе. Может быть, только вьетнамский паспорт вызывает здесь б ольшую аллергию. Они проверили, не приклеил ли я фальшивую фотографию.
— У вас закончилась виза, — наконец, сказали они.
— Ну и что теперь будет? — спросил я.
— Мы вас арестуем, — сказали полицейские.
Наш броненосец «Потемкин» номер два загудел на весь Рейн.
Швейцария — это глагол иметьв натуральном виде. Швейцария — я имею. И она, действительно, все имеет;
имеет подробно, солидно, суперсоциалистически. Конфедерация здоровых внутренних органов. Исправно работает ее коровий желудок. Легкие — парусники, почки — Женевское озеро. В полном порядке высокогорная печень.
Я слоняюсь вечером перед отплытием (совсем, впрочем, не речное слово) по Базелю, и Швейцария имеет, имеет настолько, что на вопрос «Иметь или быть?» Швейцарии не ответить половинчато. Она не умеет быть, если она умеет иметь. Она раздавила «быть» под грузом «иметь».
На рассвете я вышел на палубу полюбоваться. Я люблю речные восходы солнца за их беззащитность. Слабый запах реки — запах женских волос. Европа — хрупкий баланс жизни и смерти. В ней не хватает грубого пограничного материала. Прозрачные границы — отсутствие мужества. Европа — наседка, из-под которой украли все яйца. Я люблю реки — быстрые змеи жизни. Я люблю их серебристую шкурку. На холмах еще лежала тень. В ущельях был сквозняк, но вдруг он исчез, и взошло солнце, осветившее Лору Павловну. В короткой майке она стояла на корме парохода. Она разбрасывала вокруг себя куски пирога и поливала
— Очисти этого человека глиной! — говорила она. — Очисти все двенадцать частей его тела!
«Во дает!» — подумал я. Я ничего не сказал и ушел от кормы подальше. Я слышал, что Рейн изначально состоял из пива, меда, вина, вазелина и водки.
Германия — мне надо иметь. Историко-истерически, но с оправдательным оттенком: мол, так случилось, судьба: я вынуждена, но я и должна иметь. Тяжелое надосоответствует шукруту и способствует преодолению, если кто в этом сомневался, комплекса вины несомненно.
Я лежал и думал, чем Франция отличается от Германии. Как-то раз в районе Саарбрюкена я перешел границу по заброшенному каменному мосту через ручей. Это был ручей между двумя половинками деревни. На немецкой стороне все было спокойно, в то время как французы валялись в липкой грязи, пили из бочки красное вино и громко икали.
Франция — имею ли я, если имею? Наиболее изощренная европейская формула, уклончивая, но ответ стремится исключительно к позитиву: имеешь! имеешь! Изощренность формулы несколько убивает практическая поспешность. Но зато: как красиво имеешь!
Голландия — имей совесть иметь. Примирительная кар тина, прочитываемая с тем ангельским двусмыслием, на которое имеет право страна, где так хорошо в январе кататься на коньках по замерзшему заливу, а после прийти в бар со снежными бровями и выпить стакан глинтвейна у полки камина с моделями старых парусников.
— Русский-то вообще ничего не имеет, — прорвалась немка. — Даже братья-славяне, украинцы и белорусы, мают. У него толькоесть.
— Дача! Русская жизнь — сплошная дача! — помощник выскользнул из своего укрытия.
— Цинично соскочим с мейнстрима? — предложил мне шепотом капитан.
Я проснулся в деревенской гостинице в графстве Килдар с тем, чтобы до завтрака пробежать несколько миль по проселочной дороге. Запахи строго совпали с ирландской прозой, из-под ног со страшным шумом выпархивали куропатки и бежали со мной наперегонки. Овцы в этих краях похожи на панков: их красят в яркие цвета по принадлежности.
Бег на длинные дистанции в Ирландии чреват погодными неожиданностями: выбежишь в солнце, прибежишь в грозу. Погодные условия тщательно закрепляются на бумаге: персонажей убивают лопатой по голове с подробным описанием природы. Порой теряешься в догадках, что важнее: Дракула или погода.
Ирландский климат непереводим на другие языки, при нем произрастают и пальмообразные уродцы (которые хозяйка гостиницы, миссис Доил, зовет по-домашнему «Чарли») и крайне северная морошка, что только благоволит моему воображению.