Страшный суд

Гагарин Станислав Семенович

Разнообразие этносферы, т. е. ее лучшее украшение, используется антисистемами для аннигиляций культуры и Природы. Традиции их передаются вне семей, от учителей к ученикам. Это значит, что место сигнальной наследственности, роднящей человека с другими млекопитающими, здесь занимает обучение, немыслимое без записанного текста. А разница между традициями «живыми», усваиваемыми при детском воспитании, и традициями «сделанными», т. е. книжными, такая же, как между организмами и вещами.

Одни, умирая, восстанавливаются через потомство, другие медленно разрушаются без надежды

на восстановление. Вещь может починить только человек, а книжную традицию восстановить — новый этнос. Вот почему эпоха гуманизма, т. е. чтения и усвоения наследия умершей культуры, получила название «Возрождение».

Но антисистема не вещь. Она вытягивает пассионарность — одержимость! — из вместившего ее этноса, как вурдалак кровь жертвы. Это для антисистемы не составляет труда потому, что цель ее не созидание, т. е. усложнение, а упрощение, или перевод живого вещества в костное, костного — путем лишения формы — в аморфное, а это последнее легко поддается аннигиляции, являющейся целью поборников антисистемы.

Поэтому антисистемы и существуют очень долго, меняя собственные вместилища — обреченные этносы. Иногда они возникают заново там, где два-три этнических стереотипа накладывают друг на друга. А если им приходится при этом сменить символ веры и догмат исповедания — не беда. Принцип стремления к уничтожению остается, а это главное».

И далее:

«Ведь войдя в мир фантасмагорий и заклинаний, люди становились хозяевами этого мира или точнее, были в этом искренне убеждены. А то, что им ради этого ощущения свободы и власти над окружающими надо было плюнуть на крест, как тамплиерам, или разбить на части метеорит Каабы, как карматам, или, убив мудрого визиря — исмаилиты? — обескровить страну, их приютившую, то это их совершенно не смущало.

Правда, встав на этот путь, они отнюдь не обрели личной свободы. Наоборот, они всегдатеряли даже ту, которую имели, находясь в той или иной позитивной системе. Там закон и обычаи гарантировали им некоторые права, соразмерные с несомыми обязанностями. А здесь у них никаких прав не было.

Строгая дисциплина подчиняла их невидимому вождю, старцу, учителю, некоему мудрецу, но зато он давал им возможность приносить максимальный вред ближним. А это было так приятно, так радостно, что можно было и собственной жизнью пожертвовать».

— …Не подлежит сомнению, — говорит Лев Николаевич, — что столкновение адептов систем с противоположными мироощущениями не может пройти бесследно. Они взаимно погашаются, как заряды с разными знаками или как кислота и щелочь при реакции нейтрализации. Уцелевает та, чья масса больше, и от чего, следовательно, сохраняется остаток. Если торжествует система — этногенез — развитие нации! — продолжается нормально; если побеждает антисистема — этнос разваливается, слабеет и становится добычей соседей. Но процесс такой реакции долог. Даже острые коллизии исчисляются веками. Поэтому усмотреть антисистему можно не только на широких полотнах истории.

— Двадцать лет боролся товарищ Сталин с антисистемой, возникшей в России происками ломехузовили безродных сатанистов,называйте

их как хотите, в Семнадцатом году, — проговорил князь Олег. — Трудное было время, но Иосиф Виссарионович к 1937 году срубил международной гидре голову. Но срубил он только вершки, троцкистские корешки выкорчевать ему не удалось. После Великой войны гидра отрастила новые головы, и наш кремлевский витязь вновь бросился в атаку. Но избыли силы, предатели завелись в окружении, не дали ему больше ничего и никого убрать, самого Отца народа срубили… А при пьянице Никите да при безвольном Леониде ломехузыподняли головы, перешли в наступление.

— Когда на престол сел ставропольский болтун, идеологический бандит — пораженец, все уже было схвачено, — заметил Станислав Гагарин.

— Безусловно, — подтвердил Вещий Олег.

— История русско-европейского — в этнологическом смысле! — контакта за тысячу лет сводится, как полагает Гумилев, к проникновению сугубо технической, внешней западной «цивилизации» в русскую духовную культуру, — сказал я. — Но подобная «цивилизация» вовсе не формирует национально-психологический склад, манеру поведения, образ мышления, так называемый менталитет.

— Вовсе не образует, — согласился Вещий Олег. — И потому то, что Европа не смогла поработить духовно Россию и за тысячу лет, позволяет надеяться, что у новейших реформаторов не хватит ума и пороху одолеть естественное сопротивление российской сверхнации их бредовым новациям, как бы господ «демократов» не дергали за долларовые ниточки кукловоды из Вашингтона.

ИХ ВЫБОР ВОВСЕ НЕ ВЫБОР РОССИИ!

Князь Олег замолчал и тяжко вздохнул.

— Порою так становится за Державу и русских людей обидно, — искренне проронил он, — что готов взять в руки меч, погонять как следует ломехузов,а затем прибить щит на ворота Американского Белого Дома.

— У них там и ворот-то нет, — усмехнулся Станислав Гагарин. — Зеленые лужайки…

— Тогда кол осиновый вбить им в лужайку! Или еще куда вогнать, — сердито произнес Олег и матерно заругался.

Княжеский мат прозвучал как реквием по заокеанским силам зла и новейшего катаризма.

— Западный мир, который веками называл себя христианским, давно перестал быть таковым, — продолжал я мысль Вещего Олега. — Запад духовно прогнил насквозь и бесповоротно. Это даже не требует никаких доказательств… А Россия, сходная с Западом по уровню технической культуры, сохранила собственную нравственную стать, осталась страной христианской.

Конечно, речь идет не о внешнем соблюдении церковных обрядов. В Соединенных Штатах Америки девяносто восемь процентов якобы религиозных людей, во всяком случае, они приписаны той или иной конфессии… А фули толку?

Тот же Станислав Гагарин, который не был крещен в детстве, полагающий себя атеистом, коммунист, не чурающийся желания зайти в храм и поставить свечку за упокой родителей, куда больше христианин, нежели миллионы западных жителей, носящих на груди крестики и не пропускающие ни одной воскресной обедни.