Страшный суд
Шрифт:
Конечно, я понимал, что стрельба была вынужденной и похитить меня — вот только за каким таким хреном?! — собирались на полном, как говорится, серьезе.
Видимо, вожди заранее знали об этом и явились в урочное время, вернее, появился только Гитлер, но, видимо, и товарищ Сталин неким боком был к истории сей причастен.
Вопрос Отцу народов сразу задать Станислав Гагарин не сумел, занялся чаем, затем пошли интересные разговоры о власти, и вот, наконец, Иосиф Виссарионович спросил меня, пристально глядя в упор тигриными глазами:
— Мучаетесь, понимаешь,
— Имею намерение спросить вас об этом, товарищ Сталин, — честно признался Одинокий Моряк.
«Заодно прояснили бы, товарищи вожди, зачем понадобилось похищать мало кому известного и безвредного литератора», — подумал он.
— Кому-кому вовсе вредного, — живо отозвался Отец народов. — Все тем же ломехузам…Борьба вступает в последнюю фазу, и, к сожалению, исход ее, узы, неясен.
— Но ведь за вами стоят могущественные Зодчие Мира, охраняющие добро! — вскричал я, чувствуя, как охватывает меня отчаяние безнадежности. — И наша Россия люба им высокой, как символ, нравственностью и справедливостью отношения к бытию… Или боги отказались от российских народов и их Державы?
— Державы больше нет, — угрюмо промолвил Адольф Гитлер. — Есть жалкая пародия на государство. Но гибель России ввергнет планету Земля в кровавый хаос Последней мировой войны, последней потому, что на Земле погибнет все живое… Да и прекрасная зеленая планета расколется на множество обугленных и оплавленных кусков-обломков…
— Чур-чур меня! — поднял я руки, будто защищаясь. — Что же происходит? Куда подевался здравый смысл? Неужели ломехузыне подозревают, что они погибнут вместе с другими землянами?
— Ломехузывыполняют волю собственных хозяев, олицетворяющих, понимаешь, небытие, — пояснил Иосиф Виссарионович.
— Но Зодчие Мира…
— Всего лишь Боги Добра, — мягко произнес фюрер, пытаясь сгладить тот ужас, который породили в душе моей его мрачные слова о Конце Света. — Но ведь существуют и боги зла, неумолимые и жестокие Конструкторы. Время от времени те или другие одерживают победу. В конечном итоге верх берет добро, но порой ему приходится отступать.
Товарищ Сталин и пригласил вас в Переделкино, чтобы сообщить вам о временном поражении в России добра.
— Не хрена себе хрена, — лихорадочно соображая, что бы такое придумать в поддержку Зодчих Мира, хотя что я, смертный, мог поделать там, где отступили, беспомощно разводя руками, могучие боги, обалдело проговорил Станислав Гагарин.
— Но за каким, извините хуйсэем,то бишь, «засохшей веткой», приперся я в долбаное Переделкино? Мне что, нечего больше делать или негде писать роман «Страшный Суд»?
— Конечно, вы, Папа Стив, в состоянии писать роман даже в электричке, понимаешь, — миролюбиво усмехнулся товарищ Сталин. — Но всегда признавались в том, что в домах творчества вам пишется сноровистей, понимаешь, темп выше…
— Верно, — согласился я с вождем. — Особенно писалось в Голицыно… Нет ее теперь, голицынской обители
— Кх-м, — тактично кашлянул Адольф Гитлер. — Что там дома творчества Союза писателей… Ваши долбаные фюреры великую страну в одночасье просрали… Величайший прокол во вселенской практике Зодчих Мира! О российском бардаке, я уже не говорю про бардак украинский, прибалтийский, азиатский и закавказский, толкуют по всему Млечному Пути и даже в Туманности Андромеды. Конечно, для Конструкторов Зла эта победа пиррова,погибнут миллионы их агентов влияния, мириады обнаруженных вашим прозрением ломехузов,и влияние богов мрака и небытия ослабнет, добро рано или поздно восторжествует. Но такого прорыва зла, как в ваше Смутное Время, история человечества не знала.
— Что же мне делать? — озадаченно и с тоской воскликнул я, переводя взгляд с Иосифа Виссарионовича, который кивал, соглашаясь с Адольфом Алоисовичем, на бывшего канцлера Третьего рейха и вождя германской нации.
— Писать роман, понимаешь, — ответил товарищ Сталин. — Вы сами говорили: «Страшный Суд» рвется из глотки… Вот и завершайте его в Переделкине, а атмосфера творческого, понимаешь, дома в которую вы volens-nolens окунулись, придаст роману особый флер. Читатели еще раз почувствуют, среди каких безответственных болтунов и никчемных, понимаешь, пошлых и завистливых людишек приходилось вам и приходится существовать.
— Не все писатели России таковы, — справедливости ради возразил фюрер.
— Не все, — согласился товарищ Сталин. — В мои времена были и среди них порядочные, понимаешь, люди, многих я лично поддерживал, ибо соображал: без литераторов, художников, артистов великое государство не построишь… Я вам рассказывал, как Щербаков, которому товарищ Сталин поручил курировать, понимаешь, Союз писателей, не однажды просил меня освободить от руководства этими склочными гражданами?
— Рассказывали, — кивнул я, хотя знал расхожую байку еще до встречи с вождем.
— Тогда я сказал Щербакову: «Других писателей у меня нет. Надо, понимаешь, работать с этими…»
— И потому не обольщайтесь, партайгеноссе сочинитель, не увлекайтесь новыми знакомствами и встречами с представителями вашей братии, — предостерег Папу Стива Гитлер. — Не давайте увлечь себя в какие-либо авантюры, не верьте ни единому из них, какими бы милыми парнями вам они с первого взгляда не казались, какими бы бескорыстными патриотами не представлялись…
— На сотню членов Союза писателей лишь один, понимаешь, достоин находиться рядом с вами, возле вашего, понимаешь, большого дела, — заметил Сталин.
— Сегодня у нас уже тринадцатое ноября, да? — спросил Адольф Алоисович. — Попомните мое слово: уже пятнадцатого числа вы почувствуете первые симптомы очередного разочарования. Вспомните тогда старого и надежного пророка, который хотя и глобально ошибся, задравшись с тобой, Иосиф, но по мелочам угадывавшего будущее почти со стопроцентной точностью, партайгеноссен.