Страсть и приличия. Благородные сердца: Книга один
Шрифт:
Не привыкший к возражениям, он открыл было рот, чтобы начать спорить, но она закрыла его, приложив палец к подбородку, и намылила ему губы. Вынужденный промолчать, виконт уже не в первый раз послал ей свой самый грозный взгляд. К его одновременному приступу гнева и огорчения, она не обратила на это абсолютно никакого внимания.
Дыша через нос, он пытался расслабиться, пока она состригала самую длинную бороду, которую он когда-либо отращивал в жизни. Он не задумался бы об этом, если бы не задался вопросом, что она подумает о шрамах, которые проявятся благодаря ее усилиям.
– Вы хотите оставить усы? –
Он отрицательно покачал головой. Будучи офицером, Уильям носил усы, чтобы выглядеть старше – и яростнее, – но в нынешней ситуации не видел в них никакого смысла. Бог видит: чтобы завоевать признание в этом месте – что виделось ему невыполнимой задачей, – чем цивилизованней он будет выглядеть, тем лучше. Не то чтобы бритье и стрижка могли творить чудеса.
Поначалу осторожно держась на расстоянии, Ханна, казалось, постепенно забылась во время работы. Мелодично напевая, она могла упереться ногами о ноги Уильяма, ее грудь изредка задевала его плечо и грудь. Он был уверен, что она и не подозревала о своих действиях. Тем не менее, из-за ее нежных прикосновений, успокаивающего аромата и вида женской фигуры, маячившей прямо перед глазами, реакция тела была неизбежной. По крайне мере, простыня очень удобно все скрывала.
«Тот, кто играет с огнем, обязательно сгорит». Уильям не мог отрицать влечение, испытываемое к своей сиделке. Возможно, прежде он и не чувствовал влюбленности, но прекрасно мог распознать признаки, и сейчас ему было так тяжело бороться с этим. По правде говоря, когда-то давно он ощущал нечто подобное. Память заставила его губы изогнуться в улыбке, отчего он чуть не заработал порез лезвием.
– Не шевелитесь, – отругала его Ханна, ожидая, когда он перестанет ухмыляться.
Единственный раз, когда он позволил себе испытывать чувства к девушке, он был еще ребенком. Тогда, как и сейчас, объектом его интереса была мисс Ханна Фостер. Он вспомнил, как боготворил ее, позволив этим воспоминаниям возродиться впервые за почти пятнадцать лет. Ее дружба много значила для него, ее золотые волосы, теплая улыбка и уверенная манера поведения породили его восхищение годы назад, так же как и сейчас.
После отъезда в интернат места таким нежным эмоциям не осталось. Отец отказывал в просьбе вернуться домой – позволял приезжать только раз в год, – и то Уильям еле переносил его вид. И тогда молодой виконт внушил себе, что его отсутствие в поместье – настоящее благословение, спасающее от огромного количества упреков, как словесных, так и физических.
Его способ справляться с одиночеством заключался в блокировке всех воспоминаний о доме, и приятных в том числе, если вдруг они возникали. К тому времени, когда он вернулся домой на похороны, наставники и прочее окружение заставили его мучительно осознать свое наследие, и он поклялся никогда не идти по стопам предков.
Когда Ханна с выражением сострадания на лице приблизилась к нему, сидящему у края могилы, Уильям сделал вид, что не узнал ее.
В этот раз он не сможет забыть прекрасную девушку. Мучил единственный вопрос: как он перенесет боль от ее неизбежного ухода.
– Почти закончили, – Ханна старалась приободрить
Проведя предыдущие десять дней наедине со своим пациентом, она была поражена, насколько смущающим могло оказаться простое бритье. Скольжение лезвия по щекам и точеной линии челюсти не могло быть более интимным, нежели другая помощь, уже оказанная ею. Но по какой-то причине все чувствовалось именно так. Виконт изучал каждое ее движение, что было вовсе не удивительно, учитывая, что она держала острый клинок у его горла, и это усиливало ее смущение. Всякий раз, когда их тела соприкасались, чего она при всем желании не могла полностью исключить, странное ощущение возникало на ее коже. Чтобы успокоить нервы, она напевала песню и радовалась, что мужчина не жалуется. Однако к тому времени, когда работа была закончена, она почувствовала, что стала совсем другой.
Полностью поглощенная работой, она не обращала внимания на то, что в итоге получается. Вытерев влажным полотенцем остатки мыльной пены с лица и шеи, Ханна сделала шаг назад, чтобы рассмотреть лицо виконта. Он внимательно наблюдал за ней, и когда она неожиданно выдохнула, поднял руку, чтобы прикрыть шрам, пересекающий правую сторону лица от брови до линии подбородка.
– Нужно было оставить бороду.
– О нет. – Она потянулась к его руке, но остановилась, когда он вздрогнул. Огорченная тем, что, возможно, обидела его, Ханна поспешила объяснить свою реакцию. – Меня не беспокоит ваш шрам, милорд. Его было видно даже под бородой.
– Тогда к чему этот полный ужаса взгляд?
– Это не ужас, а удивление. Не ожидала увидеть в вас мальчика, которого когда-то знала. Вы сильно изменились после похорон отца, но многое осталось.
По правде говоря, она была шокирована тем, насколько он красив. Не классической красотой – его лицо были слишком грубым и обветренным, чтобы быть похожим на Браммеля или на кого-то подобного ему. Знания Ханны о чопорной английской моде были ограничены случайными сплетнями, подслушанными на званых вечерах, а она уже целую вечность не посещала их. Ее личное мнение заключалось в том, что его сильная челюсть и четко очерченный рот прекрасно гармонировали с темными глазами и аристократическим носом.
– В тот день я тоже узнал вас, – хрипло признался он, выражение ее лица выявило смятение. – Когда вы играли на органе в часовне.
– Но вы даже не знали моего имени.
– Я был… не уверен.
– Понятно, – пробормотала она, гадая, насколько хорошо он помнит об их детской дружбе.
– Значит, это выглядит не слишком дико? – он жестом указал на свой шрам, неуверенность в его голосе вызывала сострадание.
– Вовсе нет. Я думаю, он вам идет.
Виконт фыркнул.
– Лгунья.
Глаза Ханны широко распахнулись в ответ на обвинение, хотя она была рада заметить намек на улыбку на его дрогнувших губах.
– В самом деле, милорд. Вы обвиняете дочь викария во лжи?
– Наглой лжи, – добавил он, улыбаясь чуть шире.
– Хочу, чтобы вы знали: я никогда не вру, – посмотрела она на него с притворным негодованием. Он поднял одну бровь, и она добавила: – Ну, если только в самых редких случаях, чтобы защитить чужие чувства.
Он многозначительно посмотрел на нее, и она поняла ошибку в своих словах.