Страсть и скандал
Шрифт:
Томас грязно выругался на пенджаби, присовокупив для пущей ясности еще более грубое англосаксонское выражение, отчего брови Верзилы Хэма поползли на лоб, чуть не к самой линии роста волос.
Слепец. Ограниченный тупица. Томас рассматривал конюшни. Почему он был уверен, что знает все лучше других? Думал, что лишь у него одного есть глаза и уши. Будто он один умеет видеть то, что нужно! Он бы уберег себя и всех их от неоправданного риска, если бы только прислушался к словам Джеймса и положился на ум его людей! Но нет. В его мыслях была только Кэт. А стоило проверить слова главного конюшего Фаррелла
— Давно он вас покинул?
— Не вернулся сегодня утром, после того как ему выпало идти ночью патрулем. Я поставил своих ребят в охрану, в помощь людям вашего брата, виконта. Нужны были обученные ребята. А ваш приятель, Баррингтон, как раз служил в армии. Ветеран, как я уже сказал, хотя у него только одна годная рука.
Похоже, и Беркстед усвоил, что прятаться надо на виду у всех. И второе правило — скрыть прошлое, взяв другое имя.
— Гореть ему в аду. Значит, он вооружен? Это тот, кого мы ищем, Верзила Хэм!
— Стрелок? — Верзила Хэм презрительно фыркнул. — Там, на лужайке? Не знаю, не знаю, молодой сэр. Право же, как это может быть? Он может управиться с каретным пистолетом, но не больше. У него только одна здоровая рука. Даже навоз убрать толком не может. Сущая благотворительность, что его держали в конюшне. Но меткий стрелок с длинноствольным пистолетом? Быть такого не может. Ему просто не удержать такой пистолет, не так ли?
Но это как раз объясняло, почему выстрелы были со стороны живой изгороди. Беркстеду нужно было опереться дулом о сучок или ветку. Зато ему было трудно перезарядить пистолет. Скорее всего их у него было два, и второй выстрел был сделан из каретного пистолета. Такой выстрел смертелен, если стрелять с близкого расстояния, но на больших расстояниях это оружие малоэффективно. Вот почему, кстати, на лужайке выстрелы ложились так широко.
— Которая рука, Хэм?
— Левая, безвольно висит сбоку. Сказал, шальная пуля, там, в армии. Разбила кость.
Это Томас разбил Беркстеду кость, в ту ночь в саду. Хорошо. На краткий миг Томас порадовался, что именно он сам изувечил мерзавца. Может быть, это помешало ему тогда убить Кэт. Но изувеченная рука могла стать еще одной причиной, чтобы злоба Беркстеда переросла в ненависть, алчущую жестокого отмщения. Еще одна причина, почему Томасу надо было действовать в ту ночь по-другому.
Но прошлого не изменить — можно повлиять только на будущее.
— Где, черт подери, он может сейчас быть?
И в этот момент ожил церковный колокол.
Глава 23
Томас не успеет ее отыскать. Он уехал, и она осталась одна на свой страх и риск. Так было всегда. Ей нужно найти способ остановить Беркстеда, не дожидаясь ничьей помощи. Эта мысль вряд ли помогла Катрионе побороть страх, но преисполнила ее твердой решимости.
— Как они узнают? Как они узнают, что я повесилась, чтобы избежать позора? Они уже знают, что я этого не совершала. Это не я убила в Сахаранпуре лорда и леди Саммерс. Так им сказал мистер Джеллико. Они никогда тебе не поверят.
— Никогда не говори «никогда», мышка! — Он рассмеялся, повторяя пословицу,
— Они поверят мне, когда и второй свидетель тоже умрет. Они решат, что вы оба лгали.
Он имел в виду Томаса. Он собирался убить Томаса, после того как расправится с ней.
Катриона попыталась придумать и испробовать какой-нибудь трюк — что-нибудь, чтобы отсрочить то, что Беркстед считал неизбежным.
— Может, мне лучше признаться? Не оставить ли мне покаянную записку самоубийцы со словами стыда и сожаления?
— О нет. Этим тебе не удастся сбить меня с толку, мышь. Да и кто поверит, что такая честолюбивая дрянь вроде тебя способна раскаиваться?
И вот опять протяжный шотландский акцент. Каждый раз, как он называл ее мышью.
— По крайней мере расскажи, как ты это сделал. — Катриона была готова схватиться за любую соломинку. — Если, уходя в вечность, мне предстоит взять на душу твои грехи, расскажи мне хотя бы, что случилось.
Он чуть притих, и она почувствовала, что он обернулся к ней лицом.
— Теперь-то уж не прикидывайся, мышь!
— Нет. Меня там не было. Ты это знаешь.
— Разумеется, ты там была. Кто-то был. Я тебя слышал, — настаивал он.
Алиса! Но она скорее умрет, чем позволит ему догадаться. Поэтому Катриона сказала:
— Может быть, ты меня и слышал. Я искала тетю, но так и не нашла. И тебя не видела. Как ты вообще догадался, что я там была?
Это было нагромождение лжи, однако фокус удался. Рука, что сжимала ее горло, чуть ослабила захват.
— Твой любовник. — В голосе Беркстеда слышалось злорадство, но он по крайней мере продолжал говорить. И пока говорил, не пытался оторвать ее руку от перил лестницы или сбросить ее с высоты колокольни. — Если хочешь знать, сам Танвир Сингх внушил мне эту мысль. Ты бы назвала это иронией, правда? Он явился искать тебя. Как трогательно! Этот твой наивный язычник, столь преданный тебе, — он спросил, не видел ли я тебя. А потом оказалось, что он вовсе не туземец и не язычник, а сын графа Сандерсона — чертов третий сын графа, — и все считаются с его мнением. Но именно он сказал мне, что ты внутри дома. И когда все решили, что ты погибла в огне — и почему этого не случилось? — мне было легко свалить вину на тебя. Ты сама облегчила мне задачу. Тайно рыскала по окрестностям, чтобы видеться со своим темнокожим дружком. Но ты знала: так или иначе я тебя получу. У меня бы вышло, и мы были бы счастливы вместе.
Его самообман мог сравниться по силе разве что с его же злобой. Но Катриона неопределенно хмыкнула, вроде как из сочувствия. Что угодно, лишь бы продолжал говорить. Что угодно, лишь бы этот человек слушал собственный голос, эхом отражавшийся от стен колокольни, и не думал ее убить.
— Но?.. — подсказала она.
— Но все погубила Летиция. Ревнивая она была как черт. Она не хотела, чтобы я на тебе женился.
Бедная обреченная тетя Летиция!
— Она тебя любила.
— Любила, — презрительно сплюнул Беркстед. — Но это не повод, чтобы все погубить!