Страсть искажает все
Шрифт:
Когда девушка, записав заказ, исчезла, Чернышевский менее навязчиво и, переводя разговор в шутку, подметил:
— Но согласись, славный малый этот Тимоша.
— Угу, но рассуждения у него какие-то извращенные. Это его съест тетю. — Срываясь на смешки: — Неужели у всех детей такая фантазия?
— Скорее всего. Я в его возрасте всегда отворачивался, когда видел, что отец целует мать, считая это неоправданным слюновыделением. Потом сам избегал маминых поцелуев, боясь тоже быть заслюнявленным. — Вспоминая редкие отрывки из малолетства, в которых еще были родители,
— Вот видишь, сам получил в детстве травму, теперь отыгрываешься на других детях. — Отшутилась Одинцова.
— Я тебя умоляю. С таким отцом не удивлюсь, если малой видал чего похлеще. Заметила, нас приняли за иностранцев?
— Потому что такие же распущенные? — Игриво закусив губку.
— Не исключаю. А может, выглядим по-европейски? Зря вчера столько времени потратили на обновление твоего гардероба, что ли?
— Чернышевский, теперь будешь постоянно этим попрекать?
— Ни в коем случае. — Пригрозил пальцем, подразнив: — Ты единственная женщина, с которой готов терпеть походы по магазинам.
— Было много женщин? — Вопросительно вздернув бровь, Маргарита насупилась.
Что это? Неужто, желанная и необходимая нотка ревности, на которую практически не надеялся? Судя по помрачневшему выражению лица, именно так.
Надо же… Ревнующая Ритка. Она не перестает удивлять.
— Не было ни единой, которая могла потеснить тебя из моего сердца. — Выкрутился Олег, в очередной раз давая понять, что прошлое — будь её, или его, отныне не имеет значения.
Рита растерянно улыбнулась. От комментария спасла официантка, принесшая блюда. Это оказались некие инвольтини алла сичилиана — рулеты из телятины, начиненные лавровым листом, кедровыми орешками, ветчиной, обжаренными в панировочных сухарях. В дополнение капоната — баклажаны под острым соусом из помидоров, сельдерея, каперсов, уксуса, оливок и анчоусов. И на десерт джела’то — мягкое мороженое и торрончини — конфеты с нугой и цельными фисташками внутри.
За обедом разговор перетек к нейтральным темам, не затрагивая опасных моментов, как семья и будущее.
Отчасти Ритка права — Олег вправду форсирует события. Вчера, невзначай признавшись о желании обвенчаться, сегодня о детях. Но с другой стороны, не заставляет её сию минуту лететь в церковь или готовиться стать матерью. Всего лишь хочет, чтобы сразу вникла в степень серьезности его намерений. Чтобы понимала — это не курортный романчик, пускай между старыми добрыми друзьями. Это нечто большее. Настоящее. То, что ему нужно от жизни.
Маргарита должна принять данный факт. Привыкнуть к будущему, которое заслуживает. А пока стоит насладиться выходными, подарившими спокойствие и умиротворение. Кто знает, чем обернется завтрашний день? Чернышевский ни за что ручался. Но все позже. Завтра или через несколько дней. Сегодня в целом мире не существовало больше никого…
Солнце стояло высоко над горизонтом. Раскаленная галька слегка вдавливалась в ступки, а прозрачная морская вода приятно ласкала накатывающими волнами ноги, когда Олег с Ритой, крепко держась за руки, брели по берегу, намереваясь поскорее скрыться от любопытства редких
Они говорили обо всем на свете и одновременно ни о чем. День, в котором не существовало никаких проблем. Где не оставалось места ни прошлому, больно режущему душу, ни будущему, полному неизвестности и страхов. Одно настоящее.
Ласковый взгляд карих глаз, светящихся против солнца зеленцой в тон морской волне. Робкая улыбка, вызывающая в уголках век слабо уловимые морщинки. Тепло рук, крепко переплетенных с его пальцами. Волосы, небрежно развевающиеся на ветру…
Господи, как он её любит. Свою Ритку. Неимоверно, что возможно так дорожить человеком. Олег не мог налюбоваться. Надышаться.
Кажется, она опять говорила. Что-то серьезное. Вон как забавно хмурила бровки. Но мужчина, не мысля, что творит, в пару шагов преодолевая разделяющее расстояние, подхватил девушку на руки. От внезапности Маргарита завизжала:
— Эй, Чернышевский! Отпусти! Что ты творишь?! — Вопреки мольбам, крепко вцепилась в его шею брыкаясь.
— Ритуська, моя! — Покружив любимую, бросился к морю прямо в одежде, покрывая короткими поцелуями девичье лицо.
— Безумный. — Не прекращая дергать ногами, уткнулась носом в его грудь. — Хочешь, чтобы нас увидели и местные жители?
— Ага, от тебя безумный. — Пробираясь дальше, пока вода стала по пояс, закивал Чернышевский. — А увидят или нет, мне параллельно.
Окуная Ритку в волны, впился в уста жадным поцелуем.
Олег на самом деле становился рядом с ней настоящим безумцем. Психом. Плевать, что увидят. Плевать, что подумают. Плевать, что в море. Неожиданно экстремально, но так непревзойденно…
Потом перебрались на берег. Раздевались, выкручивая мокрые насквозь вещи, оставаясь без ничего. Снова поцелуи, объятия. Сплетенные тела, слитые воедино. Раскаленные камушки. Глаза в глаза. Кожа к коже. Стук сердец в унисон. Рука в руке. Вместе. Рядом. Раз и навсегда.
Затем прогулки по берегу. Ритка в купальнике и его рубашке, чуть просохшей на ветру. Олег в одних шортах.
Закат, ярко-розовым диском впадающий в водяную гладь. Сумерки, медленно укрывающие покрывалом тьмы землю. Чернота небес, засеянных мириадами звезд. Костер, разведенный прямо на диком пляже, скрытом от цивилизации.
Они так и просидели здесь до утра, если бы не осознание, что ночью попросту замерзнут. Стоило запастись хоть пледами. В идеале бутылочкой вина. Но раз ничего не было, а объятий казалось катастрофически мало, пришлось возвращаться.
К гостинице добрались достаточно поздно. Не желая привлекать излишнего внимания, рассчитывали проникнуть в номер незамеченными. Но не тут-то было. На первой ступеньке лестницы их застукали, словно школьников, за каким-то из ряда вон выходящим занятием.
— Синьор, Чернышевский? — За спиной послышался знакомый мужской голос.
Переглянувшись с Ритой и мысленно выругавшись, Олег повернулся на зов. Как следовало ожидать, перед ними стоял незабвенный Чезаре, лучезарно сияя белозубой улыбкой с таким видом, будто выиграл миллион, не меньше.