Страсть искажает все

Михалина Юлия

Очнулась в больнице. Там узнала новость, что Кирилл погиб. Едва Олегу удалось выбраться из кострища с ней на руках, внутри рванула газовая система. Дом снесло начисто. На месте некогда шикарного особняка осталось одно пепелище и руины.

Завалы в поисках тела разгребали долго. Нашли. Останки мужчины, подходящего по всем признакам под описание Рощина. Но с точностью опознать погибшего не представилось возможным — тело сильно повреждено. Заключение построили на показаниях свидетелей, среди которых охрана, утверждающая что кроме Кирилла, в доме никого не могло быть. О чем-то, напоминающем побег, Маргарита умолчала, списав все на плод распалившегося воображения.

Усомнись Олег или Одинцов что в доме взорвался Рощин,

землю грызть стали в поисках. Это новые волнения и вскрытие без того не заживающих ран. Не выдержала бы. Легче жить с мыслью при себе, что выбрался, сбежал, смог…

На том расследование закончилось. Несколько дней назад прах Рощина предали земле. Похоронили здесь же. На этом кладбище. Минутах в сорока езды от места гибели — Золотой Рощи. Без почестей и близких. Правоохранительные органы выполнили свой долг. Без сожалений и слез. Потому Маргарита чувствовала потребность приехать сюда. Если в могиле Кирилл — нужно попрощаться. Простить его и вымолить помилования для себя. Чтобы хоть там, на небесах, ему стало лучше.

Пришла. Посмотрела на деревянный крест да металлическую табличку с именем, не веря своим глазам. Думала екнет что-то. Сердце отзовется. Ничего. Воспоминания больше волновали, чем этот свежий холмик земли, мало ассоциирующийся с Кириллом. Поняла, что предпочитает верить в его спасение, нежели смерть. Если для других последнее очевидно, Рите проще уповать на чудеса, чем позволить чувству вины сгрызть себя до краев. Так и уходила от могилы полна надежды и легкости. Возможно, самовнушение, но казалось, что Рощин отпустил.

Зато теперь ожидал сюрприз в лице собственного отца. Разозлиться хотела на Олега, что выдал новость об их поездке, да не выходило. Ей давно стоит поговорить с Одинцовым. Оставить все части прошлого позади.

Подошла к мужчинам. Не здороваясь и не глядя на Андрея Михайловича придвинулась к Олегу, ухватившись ладошками за ворот пальто. Уткнулась носом в шею, почувствовав, как сильная рука обняла за талию, крепче прижимая к груди.

Хорошо в его объятиях. Вдыхать родной запах. Чувствовать тепло. Дышалось сразу проще. Проблемы забывались, раны не так кровоточили. Во многом винила себя: что столкнула лбами двоих упрямцев, что довела до точки невозврата, но ни разу не сожалела, что сделала выбор в пользу Чернышевского. С этим мужчиной было легко. По-настоящему. С ним и была жизнь.

— Прости, что без твоего спроса позвал Андрея Михайловича. — Едва слышно прошептал Олег у уха девушки.

— Все в порядке. — Глянув в глаза, одними губами попросила: — Подожди, пожалуйста, в машине.

Дважды повторять не пришлось. Поцеловав Риту в висок, Чернышевский отстранился и медленно побрел к автомобилю, оставленному за воротами.

— Слушаю тебя. — Повернувшись к терпеливо дожидающемуся Вотану, отрезала Маргарита.

— Прости меня. — Пробормотал мужчина.

От его слов повеяло стойкой ассоциацией дежавю. Тот же взгляд и фразы как в минувший раз. И та же боль на душе у девушки. Легче от его «прости» не становилось. Но избегать разговора дальше не имеет смысла. Полтора месяца сторонилась, отказывалась от встречи. Впрочем, что такое полуторамесячное ожидание по сравнению с длившимся более двадцати лет?

— Допустим, я прощу. Перед ней как вину искупать будешь? — Кивок на памятник с ликом матери и долгий взгляд на мужчину, именуемого отцом.

Ударила по больному. Преднамеренно или случайно, но задела. Одинцов нахмурился. Поджал губы. В уголках глаза заблестело что-то похожее на слезы. Или это подтаявшие снежинки? Рите не узнать. Столь невозмутимый мужчина, которым был Вотан, не привык показывать слабости. Сдерживал эмоции до последнего. Всегда. Но не в этот раз.

— Я любил её. — Хрипло признался Андрей Михайлович и застывшая между веками капля, медленно скатилась по щеке. — Всю жизнь. До сих пор люблю. — Перевел взор с Риты на могилу. —

Больше всего на свете жалею, что бросил вас тогда. Закрывая глаза, часто вижу день, когда разрушил все. Маша так плакала. — Не сдерживая слез, убивал откровениями. — Кричала, ругалась. Она не понимала, почему ухожу. Сам не понимал. Но был вынужден. А ты… хватала меня своими маленькими ручонками и просила остаться.

Каждое слово отдавало горечью и тоской по утраченному. Рита осознала, что сон, с недавних пор часто преследующий, где она вновь маленькая девочка, удерживающая отца за рукава, был вовсе не сном. Обрывками воспоминаний что, пробудившись, стали лезть наружу. В сновидениях всегда точно чувствовала эмоции ребенка из сна. Оказывается, свои эмоции.

— Если так не хотел оставлять нас, почему бросил? — Подошла ближе к Одинцову, стукнула кулаком в грудь. Сначала нерешительно. Потом снова и снова, ударяя с каждым разом увереннее. — Хоть соображаешь, что случившееся с нами, произошло по твоей вине? Ты тогда не семью оставил без мужа и отца, ты разрушил судьбы!

Слезы потоком катились по щекам, а девушка не могла остановиться и не бить отца. Горечь и обида, годами копившиеся на мужчину, прорвали оборону и хлынули наружу. Если этот человек имеет объяснение своим поступкам, он обязан их дать.

— Дочка. — Наконец, заговорил генерал. Не пытаясь унять и успокоить. Остановить нахлынувшую бурю ярости, обрушенную на него в виде кулаков. — Разведка не только опасная, но и неблагодарная работа. Я ввязался в неё до того, как встретил твою мать. Потом заигрался, думал справлюсь, смогу совершить невозможное — совместить жизнь обычного человека, семью и работу агента-нелегала. Некоторое время получалось. Пока задания были попроще, и я не так сильно погряз в том болоте. Молодой, самоуверенный. Все казалось по плечу. Хотя уже тогда многие коллеги осуждали и не понимали меня, заранее пугая что до добра это не доведет, на двух стульях не усидеть. Ты или успешный разведчик, или семьянин. Третьего не дано. Когда был на волне успеха: дома ждала любимая жена и дочка, а на работе вот-вот предстояло серьезное задание, меня спустили с небес на землю. Пришлось выбирать.

Замолчал. Обдумывая. Подыскивая слова. Маргарита, сама того не замечая, застыла как вкопанная. Дышать боялась, не то что сдвинуть с места. Прислушивалась к каждому слову. Хотелось понять его. Не упустить ни малейшей детали. Все представлялось важным. Все имело значение.

— Работа оказалась важнее? — С придыханием поторопила.

— Безопасность семьи оказалась важнее. — Выдал Андрей Михайлович. — С теми знаниями о работе спецслужб и предстоящего задания, которые у меня имелись, так просто не отпускали. Разведка — это каббала, из которой и при большом желании очень тяжело выбраться. Мне ясно дали понять, что уйти без последствий не смогу. Ладно бы последствия одного меня касались, но на тот момент был наслышан, что делали с близкими неугодных разведчиков. Я боялся за вас. Оставлять как есть тоже стало невозможно. Задание было слишком опасным: в случае разоблачения вы могли пострадать. Истина, гласящая что настоящий разведчик не должен иметь привязанностей, сработала как четко слаженный механизм.

— Мама не знала? — Оглянувшись к памятнику, задала вопрос, ответ на который и без того предугадывала.

— Нет. — Подойдя сзади к Рите, ухватил за предплечья, легонько сжал. — Она бы не пережила, узнай, что променял вас на работу.

— Конечно. — Горько усмехнулась. — Она и так не пережила. Куда лучше было сделать вид, что променял нас на другую семью.

— Рит, ты не понимаешь… — Начал Одинцов и замолчал.

— Нет. Понимаю. — Оборвала. Сжала ладони в кулаки, пытаясь удержать себя от взрыва, и хоть как-то спрятать пальцы от холода. — Тебе казалось, что так будет лучше. Но ты не учел одного — она слишком любила тебя, чтобы смириться с уходом.